Люди, жившие в эпоху Средневековья, их культура и мировоззрение, при всех существенных отличиях, могут быть нам понятны, а потому вызывают у нас не только умозрительный, но и вполне человеческий интерес. Неизвестность, открывающая нам свое лицо, особенно привлекательна, поскольку при этом возникает эффект дополнительного количества информации, пополняющей наш собственный культурный лексикон. Сложность перевода отдаленных по времени возникновения текстов состоит в том, что всегда существует опасность ложного понимания, приписывания чужой эпохе тех черт, которые близки нам самим. «Оживляя» произведение, делая его понятным современному читателю, переводчик не должен выходить за рамки избранной им эпохи, за пределы чуждых современности понятий и реалий. Стремление передать одновременно и дух, и букву Средневековья, равно как и желание не погрешить против поэтичности русского языка и определили в целом переводческий метод, последовательно использовавшийся при переводе староокситанского эпоса «Песнь о крестовом походе против альбигойцев». Но прежде чем говорить о проблемах переводах «Песни», посмотрим на этот литературный памятник глазами переводчика, иначе говоря, неравнодушного читателя, для которого эмоциональный заряд текста важен не менее, чем логика фактов и скрупулезность исторического исследования.
«Песнь о крестовом походе против альбигойцев», восходящая к началу XIII века, описывает события крестового похода французских рыцарей под предводительством графа Симона де Монфора на земли Окситании для истребления ереси катаров, получившей активное распространение на юге Франции. Однако довольно быстро война за чистоту веры переросла в войну грабительскую и завоевательную и после долгих лет сражений завершилась присоединением окситанских земель к французской короне. Привольно жившее население Лангедока, равно как и других феодальных образований Окситании, изначально тяготело к испанскому ареалу влияния, в те времена более просвещенному и передовому, нежели мрачно-мощный и воинственный Иль-де-Франс, медленно вбиравший в свою орбиту будущие земли Великой Франции. Окситанский язык, или язык ок, распространенный к югу от Луары, стал языком великой поэзии трубадуров, языком Достоинства, Рыцарской Доблести и Куртуазной Любви. Именно там, в окситанском ареале, возник культ Прекрасной Дамы, оказавший сильнейшее влияние на мировую культуру. Одновременно этот язык стал языком ереси катаров и вальденсов, увидевших в католицизме излишне «роскошную» религию, предавшую заветы Евангелия.
Катары и вальденсы стремились к духовному совершенству. Они хотели разговаривать с Богом напрямую, без лукавого посредничества богатых епископов. Знать и народ Окситании, в большинстве своем не будучи сторонниками еретических учений, тем не менее были недовольны всевозможными поборами и стремлением церковников к роскоши, а также их отнюдь не добронравным поведением. В результате конфликт, начавшийся как религиозный, а завершившийся как политический, вылился в такую опустошительную мясорубку, с какой сравнимы разве что древнеримские карательные походы и мировые войны новейшего времени. О масштабе событий говорит хотя бы то, что, по эмоциональным оценкам, за годы этой колониальной (если использовать современную терминологию) войны погибло около двух миллионов человек, населявших этот благодатный край. Во всяком случае, потери в этой бойне, длившейся почти двадцать лет, сравнимы с жертвами Черной смерти (эпидемии чумы), истреблявшей жителей средневековой Европы.
Разоренная и покоренная французским воинством Окситания впоследствии стала предоставлять убежище протестантам-гугенотам (вспомним позднейшие исторически значимые события во Франции, в частности, Варфоломеевскую ночь), которые, споря с мощью официальной Католической Церкви, выстраивали свое христианство, подвергавшее пересмотру католическое учение и исподволь подтачивавшее всеохватную власть Католической Церкви. Зародившийся спустя несколько веков после описываемых в «Песни» событий протестантизм, со временем распространившийся на добрую треть мира, свидетельствовал, что еретические движения Средневековья не прошли бесследно. Разумеется, позднейших протестантов нельзя назвать непосредственными преемниками катаров, «еретиков из Альби», однако они похожи на них своей честностью, свободолюбием и упорством в достижении целей.