За это верно вам служить до смерти я готов".
Но тут вмешался Вольфхарт: "Зачем просить о том,
Чтоб отперли нам выход, закрытый скрипачом?
Замки куда покрепче сбивал наш добрый меч".
Воскликнул Дитрих: "Черт бы вас побрал за эту речь!"
Ответил бернцу Гунтер: "Вы можете уйти
И всех, кого хотите, с собою увести.
Лишь тем, с кем мы враждуем, я ускользнуть не дам:
Урон чрезмерный нанесли сегодня гунны нам".
Услышав это, Дитрих обвил одной рукой
Дрожащую Кримхильду, а Этцеля - другой
И к выходу из зала повел поспешно их.
Шли вместе с витязем шестьсот его мужей лихих.
А Рюдегер достойный, бехларенский маркграф,
Промолвил: "Будет лучше, коль, бернцам выйти дав,
И мне вы удалиться позволите из зала.
Досель меж мной и вормсцами вражда не возникала".
И Гизельхер Бургундский сказал ему в ответ:
"Причин для ссоры с вами у нас и ныне нет.
Бехларенцев мы любим, как истинных друзей,
И не мешаем вам уйти с дружиною своей".
Зал Рюдегер достойный оставил в свой черед,
За ним - его вассалы, а было их пятьсот,
И каждый расположен к бургундам всей душой.
Но нанесли они потом гостям урон большой.
Один из гуннов видел, как Дитрих за порог
Пригожую Кримхильду и Этцеля увлек.
По их примеру к бернцам пристроился и он,
Но был у двери Фолькером замечен и сражен.
По лестнице спустившись и выходя во двор,
Владыка гуннов бросил назад тревожный взор.
"Увы, теперь я тоже таким гостям не рад.
Они всех воинов моих сегодня истребят.
Зачем, - прибавил Этцель, - я праздник затевал?
Встал, на несчастье наше, скрипач у входа в зал.
Как дикий вепрь, он грозен, как сущий дьявол, зол.
Еще спасибо, что хоть я от рук его ушел.
Его напев смертелен, его смычок багров.
Играючи, прикончил он множество бойцов.
Не знаю я, чем Фолькер так сильно разъярен.
Вовек никто не причинял мне больше зла, чем он".
Уйти бургунды дали всем, кто им был не враг,
И тут же вновь на гуннов набросились, да так,
Что им сполна воздали за земляков своих.
Ах, сколько шпильман изрубил доспехов дорогих!
Поднялся шум у двери, и громко Гунтер рек:
"Вы слышите, мой Хаген, как Фолькеров смычок
Из шлемов исторгает напев свой удалой?
Покрыт он кровью алою, а не натерт смолой".
"Король, - ответил Хаген, - жалею я безмерно,
Что в одиночку бьется мой сотоварищ верный.
Прийти к нему на помощь я должен был давно.
Ведь мы с ним навсегда друзья, коль жить нам суждено.
Взгляните, как усердно он нынче служит вам,
Как расторопно ходит по вражьим головам
И пробивает шлемы смычок богатыря.
Брал Фолькер ваше золото и серебро не зря.
Я отродясь не видел такого скрипача.
На гуннов низвергает он лезвие меча,
И жалобную песню поет на них броня.
Не грех ему в награду дать и платье и коня".
Дрались упорно гунны, оставшиеся в зале,
Но все в жестокой сече добычей смерти стали.
Умолкли крик и стоны, утихли лязг и стук,
И выпустили витязи оружие из рук.
АВЕНТЮРА XXXIV. О ТОМ, КАК ОНИ ВЫБРАСЫВАЛИ УБИТЫХ ИЗ ЗАЛА
Передохнуть уселись бойцы и короли,
А смелый шпильман Фолькер и Хаген вниз сошли.
Они на страже встали у выхода во двор
И, на щиты облокотясь, вступили в разговор.
Тут Гизельхер Бургундский воззвал к другим героям!
"Не время наслаждаться, соратники, покоем,
Сперва должны убитых мы вынести из зала.
Ударят вскоре вновь на нас Кримхильдины вассалы.
Мешать нам будут трупы, валяясь под ногами,
Когда опять мы вступим в сражение с врагами
И, до того как гунны задавят нас числом,
Еще не одного из них израним иль убьем".
Услышав это, Хаген сказал: "Вот речь мужчины!
Я счастлив быть слугою такого властелина.
Подать совет подобный мог лишь боец лихой,
Каким и показал себя король наш молодой".
Воители за дело взялись без долгих слов
И вынесли из зала семь тысяч мертвецов.
Вниз с лестницы бросали во двор тела они
Под вопли и рыдания сбежавшейся родни.
Был кое-кто из гуннов и ранен-то слегка.
Уход за ними спас бы им жизнь наверняка,
Паденье же добило Кримхильдиных мужей
К великому прискорбию их плачущих друзей.
"Теперь, - промолвил Фолькер, - я убежден вполне
В том, что про гуннов люди рассказывали мне:
Они - народ никчемный и хуже баб любых.
Чем раненых оплакивать, лечили лучше б их".
Насмешливое слово за правду посчитав,
Приблизился поспешно к дверям один маркграф
Израненного друга он унести решил,
Но шпильман доблестный копьем насквозь его пронзил.
Увидев это, гунны пустились наутек
И на бегу убийцу бранили кто как мог.
Один со злости даже копье в него метнул.
Скрипач оружье это взял и вслед врагам швырнул.
Оно над всей толпою со свистом пронеслось,
Ударилось о землю и так в нее впилось,
Что отступить от зданья заставил гуннов страх.
Впервые Фолькер поселил его у них в сердцах.
Меж тем дружины Этцель уже стянул во двор,
И с королем вступили в недобрый разговор
Смельчак-скрипач и Хаген, хоть дерзостная речь
Теперь лишь беды новые могла на них навлечь.
"Отважен, - крикнул Хаген, - народ в бою лишь там,
Где государь вассалов ведет в сраженье сам,
Вот так, как поступают три короля мои.
Недаром с их мечей бегут кровавые ручьи".
Был Этцель не из робких, за щит он взялся свой.
"Грех, - молвила Кримхильда, - вам рисковать собой.
Сумеет грозный Хаген и с вами совладать.
Вы лучше гуннам золота пообещайте дать".
Но Этцель рвался в битву и был к советам глух.
Не часто в государе живет столь смелый дух.
Пришлось насильно свите его остановить.
А дерзкий гость все продолжал хозяина язвить.
Он рек: "Не потому ли взъярился на меня ты,
Что Зигфрид Нидерландский, убитый мной когда-то,
Считаться, право, может сородичем твоим?
Еще задолго до тебя спала Кримхильда с ним".
Задели королеву поносные слова,
И слезы удержала она едва-едва.
Как смел на людях Хаген ее затронуть честь?