Он пьянел от присутствия этой девушки, от душного, приторного запаха шиповника и акации, от налитых дневным зноем сумерек, окутавших землю. Уже совсем стемнело, и золотой серпик месяца поднялся высоко, а они все сидели и целовались. Галя уже не ломалась, как прежде, но когда он сказал, что сейчас пойдет к родителям просить ее руки, девушка остановила его, пообещав вначале сама подготовить их к этому разговору.
Конечно, если бы Иван не был так упоен своей победой, он заметил бы, что в его поцелуях гораздо больше страсти, чем в ее. Она, скорее, просто разрешала целовать себя, задумчиво глядя в темное, усеянное звездами небо. «Скажи, — вдруг спросила она, — где Полярная звезда?» Иван показал, объяснив девушке, что, согласно поверию, на нее когда-то молились все путешественники.
Девушка погладила его жесткий, густой чуб. «Иди! — прошептала она. — Уже поздно…» И будто услышав ее слова, кто-то крикнул: «Галю! До дома!»
Затрещали кусты, к молодым людям вышел плотный мужчина в темных штанах, заправленных в сапоги, и белой вышитой рубашке. Это был отец девушки. «Командир, значит?» — дружелюбно спросил он Ивана. Подмигнул и кивнул в сторону реки: «Оттуда?» Иван промолчал, роясь в карманах. Вытащил смятую пачку, смущенно спрятал обратно. «Тютюну нема?» — все в том же тоне спросил хозяин. И, дав гостю еще минуту полюбезничать с дочерью, принес из дома мешочек с ароматным самосадом. Иван с удовольствием затянулся, поблагодарив, протянул мешочек хозяину. «Бери! — милостиво сказал тот. — Ще сгодится». И ласково, но решительно подтолкнул гостя в плечо: «А зараз иди, лейтенант, геть!»
Крепок предутренний сон. Особенно если ты лег поздно, после счастливого объяснения с любимой девушкой. Сегодня или, точнее, уже вчера, Иван одержал победу, которая теперь может повернуть всю его жизнь. Галя будет его женой. Он добьется этого, как добился ее поцелуев. И осенью в отпуск поедет с ней в свой далекий волжский городок, родную тьмутаракань. Вот уж, увидев его с этой златокудрой красавицей-галичанкой, дорогие земляки разинут рты!
Конечно, говоря откровенно, он вчера рискнул, отлучившись из расположения на добрых два часа. Но и здесь ему повезло: из штаба никто не звонил, проверяющих не было, словом, вечер прошел спокойно.
Сегодня он отоспится и на утреннем построении объявит об отмене запрета на увольнительные. Пусть ребята тоже погуляют. И за уборку их надо бы поблагодарить — ишь постарались, навели лоск…
С этими мыслями он заснул, чтобы проснуться, как положено по распорядку, в шесть ноль-ноль. Обычно, томимый командирскими заботами, он приказывал ночному дневальному будить его на час или на два раньше, но теперь сделал себе поблажку. Ему хотелось поспать.
Спал он, однако, недолго. Сначала его сморило быстро, и он поплыл в теплых и темных водах, погружаясь все глубже и глубже… И мир со своими страстями исчез. Забылись приказы, распоряжения, благодарности, даже любимая девушка. Только остался нежный и сладкий запах, им была словно пропитана поглотившая его темнота.
Но вдруг из этой приятной и теплой темноты стали проступать какие-то неясные лики. Какой-то горбоносый старик с белой бородой… Женщина в черном, похожая на цыганку… Огромный пес с оскаленной пастью… И Иван проснулся.
«Чертовщина какая-то!» — подумал он и посмотрел на часы. Половина четвертого, можно еще поспать. Иван повернулся на другой бок. Но сон уже не шел. В груди что-то непривычно ныло. И опять перед глазами или в мыслях возникли неясные, уносящие покой лики.
Нет, в привидения он не верил. Все — от реального, от жизни. И он вспомнил, где видел этих мрачных стариков в черном. Вчера, когда он шел от Гали, в темноте проскрипело несколько возов, наверно, кто-то куда-то переезжал. В свете фонаря проплыла высокая фура, нагруженная вещами, и рядом с ней шли двое — старик и старуха, те самые…
Иван засмеялся: вот тебе и разгадка. Он встал и полуодетый, в бриджах и тапочках на босу ногу, вышел через малый западный лаз на свежий воздух.
Было уже светло, но месяц еще не истаял. С реки тянуло прохладным ветерком, запахом водорослей. Где-то далеко за мостом, вероятно в плавнях, громко квакали лягушки. «Раскричались, пучеглазые», — отметил про себя Иван, закуривая. Запах табака напомнил ему вчерашний вечер, и он повернулся, посмотрел на домики поселка на взгорье. Кажется, этот — ее… Но почему-то сейчас о девушке думать не хотелось. В груди невидимым камнем перекатывалось что-то тяжелое. «Почему они квакают? — мысль его вернулась к лягушкам. — Ведь еще рано».