Женщина торопливо вытирает слезы, прячет фотографии в комод и выходит из комнаты.
— Дети проснулись, — говорит она, снова входя.
Провожая нас, пани Магдалена желает мне счастливого пути.
Когда мы ехали обратно, то еще долго стояли перед глазами высокая женщина с тонкими чертами бледного и грустного лица, разрушенный дот, присыпанный первым снегом, и красный цветок на снегу, как капля крови… А душа наливалась болью за чужую судьбу. Еще одна судьба, еще одна повесть из необъятной книги подвигов и страданий, имя которой — война.
НА ВЕЧЕРНЕЙ ПОВЕРКЕ
(вместо эпилога)
— Поздно мы стали встречаться, поздно! — говорил незадолго до своей кончины генерал Ильин.
Человек кипучей энергии и большого ума, он был одним из тех, по чьему почину состоялась в середине шестидесятых годов первая встреча перемышльцев в Киеве. Здесь были все, кого удалось отыскать по городам нашей необъятной страны, — спустя четверть века после тяжкой и героической страды. Все, кто остался в живых, кто откликнулся…
Объятия, слезы, радость узнавания боевых товарищей — все это не могло не тронуть каждого, кто был свидетелем встречи. Особенно трогательным бывает всегда самый первый момент. Вот два пожилых человека идут навстречу друг другу по тенистой улице возле серого здания окружного дома офицеров — идут не спеша, словно насторожившись, и вдруг с каким-то только им понятным возгласом бросаются, широко распахнув объятия, и целуют друг друга: «Ты? Неужто? Жив… Жив! Ну слава богу! Да где ж ты был все это время?!»
Видя такое, у кого не дрогнет сердце!
Но имелся в этой встрече и другой, непреходящий смысл — она пополнила историю новыми интересными фактами. Ну кто, например, мог знать, что пропавший без вести в первые дни войны лейтенант-пограничник Яков Николаев «преобразился» вскоре в польского партизана Чуваша, стал поистине грозой для гитлеровцев на оккупированной ими Люблинщине и героически погиб под польским городком Влодавой, оставшись навсегда в памяти людей, чью жизнь и честь он так отважно, так самоотверженно защищал? Бурными аплодисментами встретили собравшиеся оглашенный с трибуны Указ Президиума Верховного Совета СССР о посмертном награждении лейтенанта Я. Н. Николаева орденом Красного Знамени. И хотя многие уже прочли Указ в газетах, принадлежность героя к славной когорте защитников Перемышля стала известна впервые.
Приветствовали и еще одного пограничника, тоже считавшегося пропавшим без вести, — бывшего политрука знаменитой 14-й заставы — «заставы Патарыкина» — Михаила Скрылева. К счастью, в документ вкралась ошибка. Скрылев попал тогда в другую воинскую часть, прошел славный боевой путь, награжден многими орденами и медалями. Отрадно было бывшим однополчанам смотреть на моложавого, собранного, еще не седого человека. Нет, бывший политрук Михаил Захарович Скрылев не только не «пропал» — он стал полковником запаса, кандидатом наук, воспитателем молодежи.
Узнали перемышльцы о поистине легендарной судьбе еще одного лейтенанта, зачисленного когда-то в списки убитых. Это был командир одной из укрепленных точек на левом фланге, возле городка Леско, молодой лейтенант Кривоногое. Тогда, в первые дни боев, фашистам удалось окружить наши еще полностью недостроенные доты, не имевшие надежной связи с командованием укрепрайона. Те из дотов, что не удалось взять штурмом, фашисты взрывали. Был взорван и дот Кривоногова. И разве мог кто-нибудь предположить, что тяжело контуженный лейтенант выживет, потом, едва окрепнув, снова возьмет в руки оружие и будет бороться, но уже в тылу врага. На счету у Кривоногова много смелых дел, но самое дерзкое — это побег с немецкого острова Узедом к своим на вражеском самолете. Тот самый легендарный побег, осуществленный летчиком Девятаевым, Кривоноговым и еще девятью узниками фашистского лагеря смерти за несколько месяцев до конца войны.
Примерно в то же время, что и Николаев, был награжден посмертно бывший перемышльский политрук Евгений Доценко. И тоже о его подвиге узнали много лет спустя после войны. Но если могила Чуваша находится поблизости от родной земли, у польско-советской границы, то прах Доценко погребен на другом конце Европы, в далекой Бельгии. Как это случилось? Товарищи, знавшие Евгения по совместной службе в 1-м стрелковом полку, рассказывали, как смело он воевал и в самом Перемышле, и под Уманью. А затем ранение, фашистский концлагерь, дерзкий побег и поиски тех, кто сражался против фашизма. Тайные лесные тропы привели Доценко и его товарища по побегу сначала в Голландию, затем в Бельгию. Там им удалось связаться с патриотическими силами Сопротивления. Бельгийские партизаны приняли советских бойцов в свои ряды.
И вскоре оценили их храбрость. Мы не знаем, владел ли Евгений к тому времени французским языком, или приходилось прибегать к помощи переводчика, но мужество, военная смекалка и благородство в бою понятны и без перевода. Бельгийцы и французы, составлявшие большую часть партизанского отряда, выбрали советского коммуниста Доценко, по новой партизанской кличке Жана, комиссаром. За его голову, как и за голову Чуваша, гестаповцы назначили огромную сумму — полмиллиона франков! Весной 1944 года, всего за два месяца до прихода союзников, комиссар Жан погиб в сражении с карателями. Его похоронили на холме у живописного городка Комблен-о-Пон, поставили памятник с надписью на двух языках — французском и русском: «Слава тебе, Евгений Доценко из города Сталинграда!». Бывшему перемышльскому политруку, а после партизанскому комиссару Жану было тогда немногим более тридцати лет.
И что ни судьба, то легенда! Даже самые простые свидетельства вызывали удивление. В боях на Право-бережной Украине геройски погиб начальник 92-го Перемышльского погранотряда подполковник Яков Иосифович Тарутин. Четверть века спустя на встречу перемышльцев приехал из Москвы полковник Энгель Яковлевич Тарутин — сын погибшего командира пограничников. Он напоминал отца и внешне — высокий, красивый, с открытым лицом, и манерой держаться — скромным достоинством, неторопливой, спокойной речью. Его не просто признали «за своего», но и полюбили. Впрочем, он имел отношение к Перемышлю не только как сын бывшего начальника погранотряда, в сорок первом году — школьник, эвакуированный из-под огня, но и как бывший молодой лейтенант, участвовавший в освобождении этого города летом сорок четвертого года.
И Калякин Александр Михайлович, бывший сержант-пограничник, участник знаменитого контрудара 23 июня 1941 года, вернулся сюда вместе с войсками только уже офицером через три года и одним из первых стал разыскивать могилы боевых друзей. Четверть века потребовалось для того, чтобы открылись многие тайны войны, в том числе и эта. Собирая по крупице факты, документы, свидетельства местных жителей, установили наконец подлинные места погребения останков советских воинов. А еще через некоторое время Александр Михайлович и его товарищи имели возможность увидеть памятник, поднявшийся на берегу Сана у легендарного места первого боя советских пограничников Перемышля с гитлеровцами.
Фотография молодого мужчины, темноволосого, в кителе без погон, с боевыми наградами на груди — Валентина Степановича Убыша. Он был начальником физподготовки 92-го погранотряда. Вскоре после первой встречи ветеранов он прислал письмо с описанием боев, которые вели защитники Перемышля на других фронтах, где он участвовал сам. Сразу после войны Убыш стал работать учителем.
И Убыш, и Патарыкин, и бывший старшина Привезенцев, вернувшийся после войны в родное депо, машинистом, и многие из героев Перемышля, прошедшие с честью пути-дороги величайшей из войн, не требовали для себя отдыха: они сразу принялись за работу — восстанавливали разрушенное войной хозяйство, растили и воспитывали детей, убирали хлеб, водили поезда… И в этом тоже была своего рода дань памяти павшим в боях.
Песни, стихи, книги… Так бывает лишь тогда, когда время дает возможность увидеть подлинное величие подвига. Проходят годы, уходят люди, но остаются свидетельства, из которых рождается вечное — Эпос.