– Кому скажешь, тот и пойдёт, – решительно нахмурился Фрол. – Или ты не староста?
Я глянул на потупившегося Торка, на замершего с кружками в руках Хаттона, и усмехнулся:
– Вы мне скажите.
Торк с Хаттоном переглянулись, но сказать ничего не успели.
– Что тут говорить? – мягко спросил знакомый голос, и я едва не вздрогнул: Тьяра стояла у двери в погреб, удерживая в руках корзину с овощами. – Все согласились ещё три года назад, выбрав тебя старостой. И решения совет не отменял.
Совсем не изменилась рыжая соседка, разве что похорошела немного. Долго на меня заглядываться не стала, отвернулась, отставляя тяжёлую ношу в сторону.
– Хаттону помогает, – негромко подсказал Фрол. – С тех пор, как ты уехал.
Я опустил голову: если бы принял её ласку, не пришлось бы Тьяре прислуживать в чужом доме. Но и сейчас – сейчас тем более – я бы решения не изменил.
За столом тем временем воцарилось молчание. Хаттон молча поставил перед нами дымящиеся кружки и отошёл обратно к стойке, загремел посудой, наспех сооружая поздний ужин. Тишину нарушила Тьяра: подошла к общему столу, присела на край скамьи, улыбнулась мне коротко:
– Многому научился у магов?
– Кое-чему, – благодарно отозвался я, впервые посмотрев в глаза соседке. Лёгкий оттенок грусти, привычная покорность, едва тлеющий огонёк.
– А ты что думаешь, отец Кристофер, – обратился к исповеднику Фрол, – про колдунов? Как к ним относиться?
Взгляды присутствующих тотчас вперились в лицо духовника: уж он-то сейчас скажет! По правде, я даже сам напрягся: в шаткой ситуации любое слово могло как подбросить чашу весов, так и прибить её к низу.
– Разве колдуны – не люди? – удивился отец Кристофер. – Те же люди со своими страстями. И сердца у них, добрый человек, такие же, как ваши. Какое-то чёрное, какое-то посветлее. А магия – то же ремесло, только требует особого склада ума и способностей. Вот ты, кузнец, – обратился вдруг к Фролу духовник, и я вздрогнул: откуда? Откуда исповеднику знать, кто он таков? – Ты можешь использовать свой молот, чтобы гнуть металл на пользу людям, а можешь и разбивать им черепа потехи ради. Твои блюда, хозяин, – окликнул Хаттона, откинувшись на скамье, отец Кристофер, – наверняка превосходны – по запаху чую. Можешь накормить ими досыта, а можешь отравить всех, кто доверчиво придёт под твою крышу. Продолжать ли? – ласково улыбнулся духовник, глянув в сторону Торка.
Тот отчего-то потупился, но тотчас вскинулся:
– Моё ремесло – мирное! Я не использую его против людей, как эти…
– Ой ли, – негромко прервал отец Кристофер. – Покриви душой в малом, и сам не заметишь, как прицепится большой грех. А мало ли своих же односельчан обманывал, набивая цену втрое против обычного? Особенно в зимние холода, когда дороги в ближайшие города и сёла закрыты, а менялы и караваны застревают где-то в пути?
Хаттон фыркнул от стойки, нагружая поднос блюдами; Тьяра тоже скрыла улыбку, опуская рыжую голову: видно, немало попил у них крови жадный лавочник. Насмехаться над оконфуженным Торком, впрочем, не стали: побоялись сами попасть под зоркий глаз исповедника.
– Но разве маги… не призывают тёмных духов для обрядов? – осторожно спросила Тьяра. – Как же с этим мириться?
– А про это нам пусть друг Сибранд расскажет, – повернулся ко мне отец Кристофер. – Я не очень-то сведущ в колдовстве.
– Призывают, – тяжело признал я. – Но не всегда. Магии стихий подобное не требуется – это управление… природными явлениями. Мы… – здесь едва не подавился словом: ведь причисляю себя к рядам магов, не задумываясь! – Мы лишь используем естественную энергию, преобразуя… в необходимую форму.
По лицам односельчан я догадался, что меня не слишком-то поняли.
– Это как? – первым уточнил Фрол.
Я огляделся: в закрытом помещении с воздухом не шутят, да и с остальными стихиями лучше не баловаться. Взгляд упал на жаровню, где потрескивали раскалённые уголья, и я глубоко вдохнул: даже если опозорюсь, то несведущие ло-хельмцы об этом не догадаются. Протянув руку, щёлкнул пальцами, выписывая нехитрые символы перед внутренним взором, шепнул нужное слово на старобруттском. Жар метнулся ко мне, перетёк в ладонь, вспыхивая яркими языками на пальцах. Я замкнул кулак, сворачивая огненный шар, коротко раскрутил на глазах у притихших односельчан и сбросил обратно в уголья. Те полыхнули в ответ, принимая стихию, а я мысленно выдохнул: получилось в этот раз.
– Это легко, – сказал я, чтобы нарушить тишину. – Сложнее, когда поблизости нет источника. А ещё обезопасить себя…
– А других? – поинтересовался отец Кристофер. – Других обезопасить можешь?
– Конечно. Я слабый маг, но могу накрыть щитом… человек пять. Может, больше.
– Ловко у тебя выходит, – прокашлялся Фрол. – Чему ещё научился?
– Магия тела, духа и разума, – медленно проговорил я, – основана на том же принципе. На соединении энергии своего тела… или разума… с чужой. Ты чувствуешь его боль, можешь её снять, контролировать… иногда – исцелять. Магией духа я не занимался, это… для высших магов.
– Белые и пушистые, – тихо фыркнул Торк. – Хочешь сказать, что с тёмной силой колдуны вообще не знаются?
– Нет. Не хочу. Есть ещё магия тьмы и света, и здесь… без вызова духов не обойтись.
– Ты вызывал? – тотчас поинтересовался лавочник, несмотря на болезненный тычок от Фрола.
– Вызывал, – эхом отозвался я. И добавил, глядя на вытянувшиеся лица, – не получалось.
Подошёл Хаттон, поставил поднос на стол. Благословив пищу, отец Кристофер без смущения принялся за ужин; я последовал примеру, хотя под перекрёстными взглядами кусок в горло не лез.
– Так что посоветуешь, отец Кристофер? – глухо поинтересовался Торк. – Староста-колдун?
– А ещё воин, – улыбнулся исповедник, отпивая горячего грога из кружки. – И честный человек. Мало, что ли?
– Грамоте обучен, – тихо подсказала Тьяра, не глядя на меня. – Языкам…
– И вы ещё раздумываете, дивный народ! – покачал головой духовник. – Мало хорошего для вас сделал? Или оступился где? Так вы и сами то и дело падаете – не замечаете только. Не судите людей, дети. Судите поступки. Где такого сыщешь? – улыбнулся в мою сторону отец Кристофер. – Неровен час, сам от вас сбежит…
Фрол коротко хохотнул, хлопнул меня по плечу, чуть сжимая пальцы перед тем, как убрать руку.
– От нас не сбежишь, – ухмыльнулся кузнец. – А на соседей плевать: пусть завидуют молча! Такого старосту и впрямь не сразу найдёшь! А?! Только вот мантия твоя, Белый Орёл… не с плеча будет.
Я вымучено усмехнулся.
– Какая досталась. Моя рубаха сгорела… Так получилось.
– Ничего, Октавия уж какую-нибудь тряпку да найдёт, сменишь, – махнул рукой Фрол. – Хотя в хозяйстве свояченица твоя, конечно, женщина бестолковая…
– Октавия, – вдруг эхом отозвался исповедник, отставляя кружку в сторону. Показалось мне, или отец Кристофер побледнел? – Подскажи, добрый человек… Была у неё младшая сестра? Она не так много рассказывала, и это всё, что я знаю. Имя у сестры такое красивое…
– Орла, – подсказал Хаттон, подсаживаясь к нам за стол. – Да и сама покойница красивейшей девушкой считалась. Почти два года уж, как не стало.
– Октавия…
– Вернулась на родину полгода назад, – продолжал харчевник. – Вот, Белый Орёл принял – свояченица, как-никак. За детьми приглядывает, чего ещё надо? И то удивительно, что бестолковая баба наконец о семье вспомнила. Пятнадцать лет вольной разбойницей по Миру!..
…Хаттон всё говорил, размахивая руками, а перед окаменевшим духовником стояла тарелка с медленно остывающим ужином. И только я один за шумным столом понимал, отчего полыхало в светлых глазах отца Кристофера яркое пламя, и почему на бледных щеках разливался неровный румянец, оживляя черты когда-то привлекательного лица.
Чёрные нити густой паутиной опутали висок и затылок крохотной головки. Распутать по одной, по выученной наизусть схеме… Сосредоточенность и тишина. Треск зажжённых свечей, где-то на границе восприятия. Я не видел знакомых стен: зрение моё теперь охватывало лишь магические потоки, тонкими волнами пронзавшие воздух. Олан, дитя моё, спал крепким сном – Октавия позаботилась, добавив ложку вина в сладкий отвар. Сама свояченица ушла из дому, прихватив остальных детей, чтобы не мешать – возможно, что и исповедник Кристофер находился сейчас с ними. Духовник задержался в Ло-Хельме; я пригласил его в свой дом, чтобы избежать пересудов, но он отказался: делить одну крышу с Октавией счёл неправильным.