– Извинись, – яростно выдохнула Деметра. – Перед Сибрандом. Сейчас, Фавиан!
– Он не понимает, госпожа, – ответил тот и усмехнулся.
Бруттская колдунья закусила губу, пережидая первый всплеск гнева. Бледное лицо пошло красными пятнами – тяжело оказалось дочери Сильнейшего сдержать себя.
– Не надо, госпожа, – обратился я к ней на альдском.
Ненавидит – значит, боится. Боится – значит, уважает. Большего от врага и требовать незачем. Слишком разным мирам мы принадлежали – мне ли здесь и сейчас разрешать тысячелетие ненависти и злобы?
– Разумная тварь, – усмехнулся альд, отворачиваясь. – Дейруин так и говорил: зачатки интеллекта имеются, но не стоит ожидать большего от пса, который выучил новую команду. Впрочем, если ты хочешь пустить его в расход там, в шахте, то это мудро. Браво твоему суждению, госпожа. Асса Дейруин недаром восхищается твоей дальновидностью. Так и говорил: все слухи о твоей любви к стонгардцам – всего лишь слухи…
Огненный вихрь вспыхнул вокруг альда, так что мы с Люсьеном едва успели, как могли, отшатнуться назад. Фавиан взвыл, зарычал сквозь зубы, тщетно пытаясь совладать с враждебной стихией. Люсьен благоразумно отпрыгнул в сторону, когда альд, охваченный огнём, прокатился по земле.
– Выблюдок, – сплюнула сикирийское словечко Дина, медленно разжимая кулаки. Добавила ещё несколько, из которых я только два или три знал. – Довольно того, что ты, дерьмо собачье, от нас гнилой нос воротишь! За такие оскорбления мы с братом Сибрандом давно бы предали тебя смерти, да руки неохота марать! Мало тебе – решил ещё и про честь госпожи Иннары заикнуться! Что скажет твой хозяин, нелюдь? Едва ли Дейруин обрадуется, узнав об этом! Да он сам вырежет тебе чёрный язык за то, что ты бросил тень на имя его невесты!
Дина прибавила кое-что ещё, пока Фавиан, корчась и вскрикивая в голос, сумел наконец совладать с огненным смерчем. Обгоревший и почерневший, как печёный овощ, альд запрокинул голову, меряя сикирийку ненавидящим взглядом, а затем медленно, не отрывая от неё глаз, поднялся на ноги.
– Тише, тише, – негромко проронил Люсьен.
Мы с бруттом, не сговариваясь, встали между этими двумя; я – лицом к Дине, Люсьен – рядом с Фавианом.
– Раны я залечу, – мягко проговорил брутт. – Да и госпожа Иннара не откажет. Тихо, друг Фавиан. Врагов здесь нет. Просто Дина девушка вспыльчивая, как оказалось…
– Сикирийская шлюха, – сплюнул альд. – Сдохнет ещё на подходе к вратам! Если нет, я помогу…
– Фавиан, – уже резче выговорил Люсьен. – Не думаю, что кто-либо из нас это тебе позволит. Ты, видимо, выпил лишнего, вот язык и развязался. А невеста моя не сдержалась…
«Невеста» передёрнула плечами, бросив хмурый взгляд в сторону.
– Ну вот и славно, – продолжал тем временем Люсьен, ненавязчиво оттесняя пострадавшего альда. – Давай я помогу, друг Фавиан. Хоть тебе и сидеть у подножья, но затянуть раны не помешает, я прав?
Дина порывисто развернулась, отошла к госпоже Иннаре, копавшейся в походных сумках, словно в них крылось что-то поважнее развернувшейся сцены. Я остался у костра, позволяя буйным спутникам прийти в себя. Люсьен помогал Фавиану залечивать раны телесные, в то время как обыкновенно гордая и неприступная сикирийка хлопотала рядом с Деметрой, отвлекая её от неприятных мыслей – бессмысленной, но такой необходимой сейчас болтовнёй. Видит Дух, я был ей за это благодарен: сам я с женскими слезами не сладил бы.
Настроение в нашей удивительно разношёрстной компании, таким образом, оказалось довольно мрачным, когда мы выступили в поход несколько часов спустя. Фавиан после той стычки не произнёс ни слова, даже взглядом нас не проводил. Впрочем, мы между собой тоже не говорили, перекидываясь односложными фразами в случае необходимости.
Наверх я поднимался без доспехов: если предстояло нам спускаться в шахту, то едва ли мне помогут стальные латы. Да и спекусь в них, как дичь, от одного дыхания огненных духов…
Двуручник, впрочем, оставил, захватив для верности ещё и топор: обыкновенный, походный, зато небольшой и манёвренный. Магии я по-прежнему не доверял: колдовская сила быстро истощала телесные и душевные силы, оставляя меня измождённым, как после долгого боя.
Люсьен оценил:
– Давно бы разделся. Ходил тут, гремел…
Шутки у молодого колдуна получались чем дальше, тем всё более рассеянные, словно весёлый спутник с каждым шагом терял маску беспечности и постепенно становился тем, кем быть отчаянно не хотел. Я видел, как заострялись рублёные черты брутта, как становился всё более цепким и колючим ледяной взгляд бездонных чёрных глаз. Люсьен менялся разительно, хотя, пожалуй, один только я это подмечал.
Деметра после случая у костра замкнулась тоже. Я скользил взглядом по невысокой колдунье, решительно мерявшей шаг за шагом трудной горной тропы. Энергии у дочери Сильнейшего будто прибавилось: новая синяя мантия мелькала впереди процессии победным знаменем, кожаные сапоги мягко касались голых камней, помогая хозяйке преодолевать преграду за преградой с почти кошачьей грацией. За госпожой Иннарой следовала молчаливая Дина, и высокий волнистый хвост молодой сикирийки подпрыгивал при каждом шаге. Что время от времени не уставал комментировать ступавший за ней шаг в шаг Люсьен.
– Как ты с такой гривой к огненным духам сунешься? – интересовался брутт, поддевая одну из смоляных прядей. – Давай я подрежу? Я мастер в цирюльном деле – Сибранд подтвердит!
– Руки убери.
– Руки? Всего лишь руки? Скучно, красавица! У тебя в обиходе есть куда более лестные эпитеты! Досадно, что раздариваешь ты их только таким идиотам, как Фавиан. Ну хоть ты ей скажи, друг мой варвар! – обратился ко мне Люсьен.
– Что? – отстранённо поинтересовался я.
– Что я хорош.
– В каком смысле? – на всякий случай уточнил я.
– Во всех, – почти оскорбился брутт. – Хотя ты не обо всех знаешь, в силу врождённой непривлекательности…
– Неправда, – вдруг отозвалась Дина, не оборачиваясь. – Сибранд очень красивый.
От такого признания мы с Люсьеном онемели оба. Прошли, пожалуй, с пару десятков шагов, прежде чем брутт прочистил горло:
– Вот говорил же: даром я тебе бороду-то сбрил! Сам себе могилу вырыл. Своими, можно сказать, руками.
Я закашлялся, когда Люсьен метнул в меня наколдованным вихрем мелкую каменную крошку, подняв с тропы облако плотной пыли.
– А как же я, радость моя? – поинтересовался брутт, нагоняя Дину. – Я-то чем плох?
– Ты тоже симпатичный, – снизошла до ответа сикирийка.
Больше Дина ничего не прибавила, оставив нас с молодым колдуном теряться в догадках. Свою версию Люсьен высказал первым:
– Близость царства огня сказывается. Всё-таки её стихия…
– Сюда! – раздался впереди резкий окрик Деметры.
– Постой, – обогнав сикирийку, брутт поравнялся с госпожой Иннарой, заговорил быстро, торопясь, – врата. Я думал. Печать сорвал Совет Сильнейших. Великие мужи не потрудились прийти сюда лично, всё проделали через магическое поле Мира. Но закрывать-то придётся нам. Это совсем не как… другие царства. Там, у Живых Ключей, мы всё сделали по правилам. В день, когда зима встречается с весной… Обряд строго по канонам. Врата открылись и закрылись так, как положено. А здесь…
– Я тоже думала об этом, – нетерпеливо прервала Деметра. – Хранители не отойдут отсюда дальше, чем им позволено. Нам придётся либо спасаться бегством, либо попытаться захлопнуть их так же, как открыли – силой.
– И ты надеешься… сделать это самостоятельно?
Снова это жёсткое выражение на враз постаревшем лице и внимательный, пробирающий взгляд бездонных глаз. Сколько же масок носил с собой молодой брутт?
– Некогда, – отмахнулась Деметра. – Здесь, видите?
Мы посмотрели туда, куда указывала бруттская колдунья. Выбитые в скале ступени вели в каменный котлован, в стене которого чёрная решётка прикрывала зияющую пасть открытой шахты. Обугленная горная порода и толстый настил жидкой сажи не предвещали приятного по ним продвижения, но Деметра бесстрашно спрыгнула с последней ступени прямо на площадку, тотчас погрузившись в чёрное месиво по щиколотку.