Холод усиливался. Резкий ветер мешал идти. Шура несла на руках ослабевшую Машу. Споткнулась. Упала. Встать не может.
— Машенька, поднимись. Иди немного ножками. Я отдохну, тогда тебя понесу снова.
Ребенок сделал несколько шагов. Упал. Лежат обе. «Замерзнет!»
Откуда и силы взялись у Шуры! Подняла Машу и, уже не чувствуя слабости, донесла до очага.
Да, права Тамара! Трудно всем, трудно и пионерам…
У Иры появились нарывы на руках, лицо опухло, ноги передвигаются с трудом, мучает бессонница.
«Ира гибнет!» — с отчаянием думаю я.
Вчера она получила письмо от жениха. Читала его в сумерках, у самого окна. Две короткие странички. Как долго она их читала! Еще дольше складывала в конверт, точно прощалась. Потом разглядывала узоры на стеклах. Голова опускалась все ниже. Вдруг схватила ведро и, точно боясь своих мыслей, пошла за водой.
Вернулась часа через два.
— Ирочка, тебе надо уехать из Ленинграда.
— А ты поедешь со мной?
— Ира, мы жили с тобой, уважая желания друг друга. Давай и в этом последнем вопросе не будем требовать. Ты знаешь, как глубоко люблю я Ленинград. Оставляя его в такую минуту, я буду чувствовать себя предателем. Я не найду себе покоя.
— А почему меня отправляешь? Я тоже люблю Ленинград.
— Знаю, что любишь. Ты так же любишь и свой родной город. С ним ты сохранила связь. Там у тебя отец, мать, жених. Там тебя ласково встретят, помогут поправиться, поставят на ноги. Поезжай, родная, прошу тебя. За меня не бойся. Муля со мной останется. Мы будем работать и радоваться за тебя.
Ире давно предлагали эвакуироваться. Завод, где она работала, уже несколько месяцев обосновался в глубоком тылу.
Она посмотрела на меня, взяла за руку, и я почувствовала, как на руку упали горячие слезы…
Я счастлива. Не будет мучительной мысли, что я виновата в гибели молодого друга. Только бы удалось ее отправить и благополучно бы доехала!
«А как ты одна будешь жить? — спросила себя. — Ничего! За себя отвечать легче, чем видеть, как рядом тает человек».
Опять холодно. Все же мороз весну не запугает. Она идет.
Эшелон Иры задерживается. Она уедет, наверно, в конце марта. Муля хочет тогда переехать ко мне.
— Подумай хорошенько, стоит ли? Живем мы близко. Видимся часто. Может, дома с Ксенией тебе привычнее?
— Я долго думала. Мне хочется жить с тобой. Не гони меня.
— Может, Ксения переедет сюда, и мы устроимся все вместе?
— Она отказывается. Хочет сохранить квартиру для детей. Весной мы отправимся с тобой в колхоз. Огородное дело знаем, и нас охотно возьмут. Поживем в деревне…
Мечта о лете на мгновение изменила представление об окружающем. Показалось — страшное уже прошло. Впереди — легче. А тут еще дни прибавились. Вечером в семь часов еще светло. Накинув шубу, забралась на свой любимый диван. Тишина. Ни одного звука. На улице редко прогудит автомобиль. Что делать? Радио молчит. Глаза не позволяют читать. Мир сузился до предела. Попробовала заштопать чулки — никак нитку не вдену в иголку. Хотела разобрать по страницам рукопись — тоже ничего не вышло.
Вдруг странный, бурлящий звук наполнил комнату. Сначала сидела неподвижно, ничего не понимая. Звук повторился. Неужели вода пошла? Бросилась к крану. Нет — замерз, не каплет. Прислушалась — опять зашумело.
Радио!
Подбежала к репродуктору — говорит! И опять мертвая тишина. Неужели услышим «большую землю»?
Действительно, утром радио заработало, и так просто, точно передачи не прекращались. Слушала целый день, не отрываясь. Жизнь сразу сделалась шире. Голод чувствовала меньше. Слушала все подряд. Радовалась. Иногда даже смеялась.
Международный женский день. Я всегда жду его. В этот день сильнее чувствуется поворот на весну. Почти всегда выглядывает солнышко. Снег тает.
Вот и сегодня совсем весна на дворе. Длинные, длинные повисли сосульки. Солнце играет в них — весело смотреть. Не убили фашисты в душе весеннюю радость!
Весна началась буйно. Застывший город стал оттаивать. Шумели ручьи, появились проталины. Но не везде.
Многие улицы, покрытые льдом, не поддавались солнцу. Пришлось скалывать лед. Ленинградцы — народ неутомимый: голодные, еле живые, вышли на помощь весне. Они знали, как важно очистить улицы для транспорта. Дворы, дома — от мусора и нечистот. Не допустить эпидемий в городе.
С утра до ночи тысячи людей чистили улицы.
Освобожденные ото льда блеснули рельсы. Ребята весело таскали саночки, наполненные снегом. Молодежь подзадоривала домохозяек. Те ворчали, жаловались на больные ноги и все же не отставали. Всем хотелось к Маю видеть свой город прежним, красивым. Сколка льда утомляла Марию Владимировну.
— Ты совсем извелась, Муля! Побереги себя, — говорила я.
— Все работают. Хуже других не хочется быть… Оля, я пришла с тобой посоветоваться. Ира предлагает мне поступить на их завод. Там срочные заказы для фронта. Большая нужда в рабочей силе.
— Муля, ты же страшно истощена. Посмотри на себя!.. Да и с работой их ты незнакома.
— Ничего! Не боги горшки обжигают. Сначала буду ученицей. Думаю — скоро привыкну… И знаешь, я получу там первую категорию.
Завтра уезжает Ира. До поздней ночи я помогала ей укладывать вещи. Легли часа в два. Спать не могли. Каждый думал свою думу. Только сейчас почувствовала наступающее одиночество. Девять месяцев блокады мы вместе боролись за жизнь. Все это время Ира была настоящим другом.
Встали рано.
— Тетя, я боюсь оставить тебя одну. Я откажусь от поездки, хорошо?
— Ирочка, что ты надумала! Ни в коем случае! Поезжай — все будет как надо.
Пришли товарищи Иры. Они, чередуясь, помогут довезти вещи на санках до вокзала.
Мы крепко обняли друг друга и долго не могли разомкнуть объятий.
— До свиданья, моя девочка.
— Прощай, тетя.
— Нет, до свиданья, родная. Слышишь — до свиданья. Пиши.
Пустая квартира… Всюду Ирины вещи… Увижу ли я ее?
На другой день после отъезда Иры Мария Владимировна пошла работать на завод. Вернулась вечером усталая, беспокойная.
— Тяжело, Муля?
— Работа легкая, но я отвыкла от напряжения.
— Ничего, это первые дни. Потом пойдет все проще.
— Наверно… Только знаешь, Оля, меня мучает совесть. Я совсем тебе не помогаю. Даже воды принести не могу. О переписке уж я и не говорю…
Прошло три дня. Муля слабела. Ночью почти не спала. В пятницу она пришла с завода раньше обычного, бледная, с блуждающими глазами.
— Я сошла с ума, — сказала она холодным голосом.
— Не говори глупости, Муля. Нервы у тебя совсем расходились.
— Нет, правда. Я сошла с ума. Пришла на завод. Все было, как обычно. Взяла бумагу. Надо было скопировать чертеж. Для меня это легкая работа. Хочу провести линию — и не могу. Куда-то в сторону идет. Стала чертить напряженнее. Еще хуже выходит. Не могу сомкнуть линий. Все завертелось перед глазами… Опомнилась в приемном покое. Голова перестала кружиться. Меня отправили в столовую. Велели получше накормить. Я съела два обеда, за сегодня и за завтра. И совсем бодрой себя почувствовала. Снова принялась за чертеж. И все началось сначала.
Она тяжело опустилась на стул.
— Это — начало сумасшествия.
— Не говори так, родная! — успокаивала я, а сама вся дрожала. Предчувствие беды сжало сердце. — Смотри, какой я суп сварила! Это Ира, уезжая, подсунула мне соевых бобов. Я их и не заметила сразу! Верно, она все дорожные деньги за них отдала…
Муля с жадностью глотала горячий суп. Лицо из бледного становилось красным, почти багровым.
— Опять я не могу тебе помочь. Очень хочется спать.
— Ну и хорошо. Отдохни, и все пройдет, — сказала я, с тоской глядя на неровную походку, на беспокойные глаза друга.
Едва коснувшись кровати, она заснула. Лицо сделалось белее бумаги, тело вытянулось. Дышала медленно.
«Что с ней? Совсем не похожа на себя. Это не простая усталость!..»