– Там же были дети!
Я ждал, что она скажет: Когда ты перестанешь быть таким любителем простолюдинов, и с такой яростью стиснул кулаки, что ощутил, как Джепайра вот-вот готова изрыгнуть пламя.
Но моя младшая сестра лишь уткнулась лицом в ладони.
– Мне жаль, – сказала она. – Мне очень жаль.
ГРИФФ
Когда я пришел в себя, оглушенный звоном в ушах, мир все еще вращался вокруг. Я распростерся на каменной плите, которая когда-то была частью карстовой колонны Торнроуз, теперь боком лежавшей в воде, темная и шероховатая, там, где произошел раскол. Спаркер склонился надо мной, фыркая пеплом мне в глаза. Я перекатился на бок, кашляя морской водой, и увидел рядом с собой рыдающую Антигону.
– Где моя сестра? – спросил я. – Где дети?
Я помнил, что взял детей, когда прогремел взрыв. Но теперь мои руки были пусты.
– Грифф, мне жаль…
– О, слава святыням!
Я увидел сестру, лежавшую рядом с Антигоной. Она была в безопасности, и Гарет тоже. Но Антигона не переставала плакать.
И это выглядело глупо, потому что с ними все было в порядке. Все, что нам нужно было сделать, – это найти Бекку, и тогда все действительно будет хорошо…
Я подполз к Агге, чтобы встряхнуть ее, и тут вдруг увидел, что лужа, разлившаяся вокруг ее головы, стала алого цвета.
– Грифф, мне жаль…
– Перестань это повторять! Агга, очнись!
Гарет тоже не шевелился.
– Аэла схватила их так быстро, как только смогла, – она все еще ищет…
С берега доносились крики, далекие и звонкие, как крики чаек, но здесь, на дымящемся, взорванном карсте, где я смотрел в лицо сестры, умоляя ее открыть глаза, здесь слишком тихо.
– Грифф, – дрожащим голосом спросила Антигона, – где Иксион?
– Откуда мне знать, где Иксион? – огрызнулся я.
Она плакала, обхватив себя руками, кровь струилась по ее мокрому лбу, смешиваясь с соленой водой.
– Он отправился в Каллиполис вместе с Фрейдой?
Сейчас, когда я склонился над сестрой, пытаясь привести ее в чувство, эта девушка напоминала мне назойливую мошкару, липнущую к моему лбу.
И тут я вспомнил, что это действительно так. Я был на совете, после того как они привезли меня из Бесплодных Дюн, где было сказано, что все идет так, как и планировали Иксион и Фрейда. Я как раз был в воздухе, когда увидел Иксиона и Полукровок, направлявшихся в Каллиполис.
– Да, – ответил я, принимаясь делать сестре массаж сердца.
Антигона уткнулась лицом в колени и, впившись ногтями в волосы, пронзительно закричала.
– Агга, очнись!
Но сколько я ни пытался заставить эти дурацкие легкие снова работать, она по-прежнему лежала неподвижно.
– Перестань плакать, – сказал я Антигоне, но в ответ она зарыдала еще сильнее, а я все надавливаю и отпускаю, надавливаю и отпускаю грудную клетку Агги… И когда я остановился, чтобы перевести дыхание в третий раз, голова сестры лежала в багровой луже и она по-прежнему была страшно неподвижна.
– Пожалуйста, нет!
Я чувствовал себя так, словно над моей головой вздымается огромная волна, которая вот-вот утопит меня. Не думай об этом. Этого не может быть, этого не может быть…
Но ее тело такое холодное.
Как и у Гарета.
– Мне жаль. Мне так жаль…
На этот раз это произнес я, словно Мольбу к святыням, как будто я мог обменять вину на милость, как тогда, когда унижался перед повелителем драконов. Но святыни остались безмолвны, как и моя сестра и ее сын. Ибо что святыни когда-либо делали, кроме как были свидетелями нашей печали? Как сейчас, когда я сжимал в объятиях холодное тело сестры, которая как-то сказала мне, что эта мечта погубит ее детей, а вместо этого она погубила…
Мои мысли кружили вокруг ужасных слов, словно, отгородившись от них стеной, я мог избавиться от правды. Но волна все еще надвигалась на меня. Какие бы стены я ни возводил, она скоро обрушится на меня.
– Это не твоя вина, – сказала Энни, протягивая руку.
Я отбросил ее.
Она ошибалась. Она даже не представляла, насколько сильно заблуждалась.
Я задыхаюсь от осознания того, насколько она заблуждалась.
Но тут с острова снова донеслись крики, и когда я поднял голову, взглянув на берег, на пленных драконорожденных, на наших угнетателей, согнанных в кучу как скот, за их преступления, я понимаю, что есть одна вещь, в которой Антигона все же права.