И в эту ночь я узнал нечто новое для меня.
Что я люблю Бузю.
Что я люблю ее той священной, пламенной, адской любовью, которая так прекрасно описана в «Песни песней». Огромные пламенные буквы вспыхивают, не знаю откуда, и витают перед моими глазами; слова из только что прочитанной «Песни песней», буква за буквой: «Горька, как смерть, любовь. Жестока, как ад, ревность. Стрелы ее – стрелы огненные. Пламень божий».
И я сижу в эту ночь у раскрытого окна и вопрошаю у этой ночи тайн и загадок, прошу раскрыть мне тайну: «Неужели? Неужели?» Но она молчит, эта ночь тайн и загадок. Тайна остается для меня тайной. До завтра.
Завтра, – так обещала мне Бузя, – мы будем говорить… Только минула бы уж эта ночь. Только промчалась бы эта ночь.
Эта ночь… Эта ночь…
Четвертая часть
Суббота после швуэса
И был вечер, и было утро.
Прекрасное, свежее утро, какое бывает иногда в начале лета, между пасхой и швуэсом.
В это утро я проснулся первым в доме. День только рождался. Наш маленький сонный городок лишь начинал пробуждаться от сладкого сна. Ясное, теплое, ласкающее солнце готовилось выйти из своего шатра и пуститься своей великой небесной дорогой в этот ранний летний день, между пасхой и швуэсом. Легкий, прохладный, ночной ветерок еще носился по свету и еле-еле, словно крылом ангела, касался тихо просыпающейся земли.
Когда я проснулся, первой моей мыслью было: Бузя.
Снова Бузя?
Да, снова Бузя. Снова и опять Бузя. Все мои мысли настолько прикованы к Бузе, что мне не надоест говорить вам о ней еще и еще раз. Еще и еще раз передать вам ее биографию вкратце. Тот, кто слышал меня, вероятно простит. Кто еще не слышал, тому это нужно услышать: он должен знать, кто была Бузя.
У меня был брат Беня. Он утонул в реке. Он оставил сироту, по имени Бузя. Ее имя сокращенное: Эстер-Либа, Либузя, Бузя. И прекрасна она была, как Суламифь из «Песни песней». И мы росли вместе, как брат и сестра. И мы любили друг друга, как брат и сестра. Вот кто была Бузя.
Промчались годы. Я оставил свой дом против воли отца и матери. Я восстал против их заветов, не захотел идти по их стопам, пошел своей собственной дорогой, уехал учиться. Вот однажды перед пасхой получаю письмо от отца с поздравлением: Бузя стала невестой, в субботу после швуэса свадьба, и меня просят приехать домой. Я ответил поздравлением и примчался на пасху домой.
И я нашел Бузю выросшей и красивой, еще красивее, чем она была. И в памяти моей проснулась былая Бузя. Суламифь из «Песни песней». Буря разрослась у меня в груди, и гневный огонь запылал в моем сердце. Гнев – не на кого-нибудь, а на самого себя. На себя и на свои детские золотые глупые мечтания, ради которых я покинул отца и мать, восстал против их заветов и уехал учиться и таким образом проиграл свое счастье. Допустил, чтобы Бузя стала невестой, чьей-то – не моей!..
С раннего детства мне Бузя была мила и дорога – это верно, но, когда я приехал домой и увидел Бузю, я обнаружил, что я люблю Бузю.
Что я люблю ее той святой, пламенной, адской любовью, которая так прекрасно описана в «Песни песней»: «Сильна, как смерть, любовь, жестока, как ад, ревность. Стрелы ее – стрелы огненные. Пламень божий».
Я ошибся. Я не был первым в то утро. Моя мать поднялась раньше меня. Она уже одета. Она уже занята чаем, завтраком.
– Отец еще спит. Девочка тоже спит (так зовут у нас Бузю). Что ты будешь пить, Шимек?
Мне все равно. Что она мне даст, то и буду пить. Мать наливает мне чаю и подает мне его своими прекрасными белыми руками. Ни у кого нет таких красивых белых рук, как у моей матери. Она садится против меня и говорит со мной тихо, чтоб отец не услышал. Она говорит об отце. Он стареет, не молодеет. Стареет, слабеет и кашляет. Кашляет большей частью по утрам, когда просыпается. А иногда случается и ночью, проснется и прокашляет целую ночь, а иногда и днем. Она просит его зайти к врачу – он не хочет. Упрямец. Его упрямство ведь непереносимо! Упаси бог, она не жалуется на него. Так просто, пришлось к слову, она и сказала…
Так мать тихонько жалуется мне на отца. И о Бузе мать рассказывает мне тихим голосом, а глаза у нее сияют. Оаа наливает мне еще чаю и спрашивает меня, как мне понравилась Бузя. Правда ведь, выросла, слава богу, как деревце. Сохрани ее бог от дурного глаза. В субботу после швуэса свадьба, по воле божьей, в субботу после швуэса. Хорошая партия, удачный жених, приличная семья, почтенный, богатый дом. Дом – полная чаша…
– Однако, – продолжает мать свой рассказ, – сколько же, однако, пришлось ее уламывать, пока убедили дать согласие на смотрины. Теперь, слава богу, довольна! А переписка какая! Почти каждый день. (Лицо матери сияет. Глаза у матери блестят.) А чуть письмо запоздает – беда, да и только!.. Это теперь. Но раньше? Чуть душу из тела не вытянули, пока выжали из нее слово «да»… Бузя тоже порядочная упрямица. Такая уж семья. Коли заупрямится!.. Упаси бог, никого я не упрекаю. Но так уж, пришлось к слову…