- Ивар, выходи на бой честный, собака! - удар меча вражьего был отбит и подавлен. - Негоже князю русскому прятаться за спинами ратников своих! - Вацлав сделал выпад мечем в прорезь кольчуги и откинул обмякшее тело ногой.
Озарилось яркими всполохами небо. Сигнальные костры весело затрещали на стене, отбрасывая блики на княжью усадьбу. Тьма бросила жертв своих, разметала их по разные стороны и поспешила скрыться под пологом ночи. Узрели дружинники, что нечистая сила более врагу не подвластна и скопищем бросились на обессиленного хворью Вацлава. Из последних сил отбивался князь от воинов, орудовал мечом, рубя без разбору направо и налево, да только все плотнее сжималось кольцо вражеское, плотным потоком напирало, словно волны морские в час прилива. Выдохся князь, дрожала рука его, меч сжимающая, раскаленной спицей пронзила боль ногу хворую - конец был близок. Опустился княже на колени, прижался могучей грудью к матушке-земле - захотел достойно смерть свою встретить, в бою пасть, как добрый воин. Но не последовало рокового удара, не сейчас решила Морана-смерть забрать Вацлава в чертоги свои - лукнес на подмогу прибыл. Его всадники ворвались в ворота, сметая головы с плеч ратников, ударом единственным, да подминая копытами коней тела убиенных. Все смешалось в пылу битвы, не разобрать уж было, кто свой , кто чужой - все одинаково были покрыты кровью алой, да грязевой жижей.
Никто не замечал Вацлава, не обратил внимание на то, как он ловко преодолел расстояние до дверей усадьбы в три прыжка, да, насадив стражников на меч, что двери те охраняли, ворвался в княжьи покои. Звуки битвы стихли за дубовыми вратами, растворились в звенящей тиши сводчатых чертогов. Вацлав медленно обвел взором убранства, привыкая к полу-мраку усадьбы: домотканые ковры стелились под ногами, скрадывая звуки шагов, лестница, с резными перилами, вела наверх, в спальные покои - князь бывал здесь не раз, гостил у доброго Велимира, медом упиваясь, да на ястребиную охоту выезжая. Кольнуло в груди веретено грусть-тоски, тяжким грузом легли воспоминания на плечи Вацлава. Утер он рукавом слезу постыдную, покрепче обхватил пальцами рукоять меча и медленно, стараясь не наступать на скрипучие половицы, побрел по лестнице наверх.
Шаг, другой... Князь зло отмахнулся от воспоминаний, что надоедливой мушкой кружили перед глазами, всплывали в памяти айсбергом прошлых лет, бередили старые раны, но, как бы князь ни старался, как бы ни пытался сосредоточится на деле, все равно думы, тяжелым потоком воспоминаний, захлестнули Вацлава с головой.
- Братец, матушка потчевать зовет, - раздался приглушенный голос Ивара, словно доносился он до ушей княжьих сквозь века, прорезая лета звонкой песнью кинжала острого. Оглянулся Вацлав, вздрогнул от неожиданности, да во все глаза уставился на братца: Ивар резво бежал ему навстречу, ретиво перепрыгивал через лужи грязевые - исчез деревянный сруб усадьбы, превратись ковры в траву зеленую, небо над головой пробилось сквозь черепичную крышу, окрашивая непроглядную темень в погожий денек. Золотое блюдо солнца отбрасывало блики на зеркальной глади озера, что "монаршьим" величается, в густых кустах камышовника звучным хором завели песнь лягушки.
Вацлав оглядел себя с головы до пят, не веря очам своим, что никогда не подводили его в боях: длинные косицы, поросшие по плечи, были заплетены материнской рукой, это князь понял сразу - только ее перста умелой мастерицы, могли так искусно вплетать бусины в волос, только из-под ее легкой руки могли выходить такие тонкие, не шире спицы костяной, косы, что на челе тесьмой позолоченной повязаны были. Руки князя уменьшились в разы, станом усох, словно старец, которого прожитые лета к земле клонили, увечье, что в бою конь принес, больше не тревожило ногу, не пронзало раскаленным веретеном боли. Вацлав выпятил ногу вперед, любуясь прямотой и белизной ее, словно не его это нога была, словно морок наложила ведьма степная на очи княжеские. Вацлав встрепенулся, когда брат позвал его по имени вновь, и, неуверенно, опасаясь подвоха жестокого, сделал осторожный шаг по сырому песку. Нога, по щиколоть утопла в прибрежной жиже, князь кожей ощутил прохладу земли и копошение муравьишек, в панике бегущих от исполина. Волна безмерного счастья накрыла Вацлава с головой, даруя покой безмятежного детства - он враз захотел стащить на кухне пирожок с капустой, залезть с братом на самую высокую яблоню и нарвать матушке спелых душистых плодов, вскочить на лошадь отцову, без седла проскакать множество верст, да так, чтобы синяки на усесте потом долго сидеть не давали. Откинул Вацлав косы с лица, поднял очи в безмятежное летнее небо и залился звонким, залихватским смехом, будто и не знал он горя никогда: не терял ни престола, ни брата единственного, ни любимой женщины, будто воротилось время вспять - по второму кругу боги колесо судьбы его пустить решили.