Песнь Пустыни
Пролог
Буря расправляла чёрные крылья и грозилась пролиться безжалостным студёным дождем на измученную землю. Века утекли с того дня, как Великие Предки обрушили пламень и хлад на мир и утонули в рукотворном океане боли, а место это так и не залечило древние раны.
Очень скоро всесокрушающий ветер пролетит, завывая тысячами голосов тех, кого нет, сминая, круша и унося с собой.
Он любил такие моменты.
Мгновения затишья, когда всё замирает в страхе, не понимая, что надлежит прятаться, спасая самое ценное что есть в этом бренном мире – свою жизнь.
Он и сам когда-то был таким же: глупым, неопытным, слабым. Те времена прошли, испарившись как дым от благовоний, зажжённых в храме в честь великого змея Калии, дабы тот ниспослал своим детям защиту от монстров, обитающих в мрачном древнем лесу неподалёку от города.
Тогда он был мал словно весенний цветок, едва-едва пробивший плотную корку спёкшейся после зимы почвы; глуп как суслик, выбирающийся из норки поглазеть на шум; доверчив как…
Как ребенок.
Тогда он и был ребенком. Маленьким семилетним мальчиком.
Сколько лет прошло? Восемь? Или даже десять? Сколько раз зима сменила лето с того дня, когда родители отдали его в услужение? Когда он познал святую ярость, что очищает этот мир от скверны?
Он не помнил.
Прошлое ушло вместе с усталостью и болью, с запахами алхимических настоев и страха, с привкусом магии и крови.
О, да, крови в те годы пролилось много, куда больше, чем следовало видеть мальчику.
Но такова жизнь во всей своей первозданной и необузданной красоте и трагичности. Законы, что ниспослали боги, жестоки, но нарушить их не выйдет ни у одного смертного.
Почти ни у одного.
У него – получилось.
Он плотнее запахнул полы куртки, взятой горячей сталью, а не блестящим и таким холодным золотом, что туманит разум слабых и внушает недостойным дурные мысли.
Темнело, порывы ветра становились всё резче, всё злее, всё нетерпеливее. Буря, точно горячий юноша, добравшийся до алькова любимой женщины, стремилась взять всё и сразу, здесь и сейчас, не тратя ни секунды на раздумья и ожидания.
Небеса разорвал гром, заставивший его блаженно зажмуриться и вдохнуть полной грудью свежий воздух, напоённый удивительной прохладой пустынной земли и яростным предвкушением очищения.
Но было в нём что-то ещё.
Нечто иное, пугающее, отталкивающее.
Нечто, что он, казалось бы, успел позабыть за то время, что провел в добровольном изгнании, пребывая в покое с миром и самим собой.
«Что же это?» - подумал он. – «Что я упускаю?»
Он принюхался, и, наконец, точно вспышка молнии понимания, разрывающей гнетущее болото невежества, пришло осознание.
В воздухе отчетливо запахло переменами. Надвигалось нечто, что должно изменить его жизнь, к худу или к добру, нечто, чему предстоит покончить с его добровольным заточением, вернуть в мир, к людям, даровать предназначение. И он, облизнув в предвкушении губы, закрыл бронированную дверь, отсекая себя от разошедшейся стихии.
Что ж, будет интересно взглянуть на подарок судьбы.
Они всегда оказываются неожиданными.
***
Солнце начало клониться к закату, когда они добрались до обжитых мест.
Путь занял полторы недели, и это не представляло собой никакой проблемы: перемещение даже малой группой было чрезмерно затруднено ввиду крайне высокой степени насыщения окружающей местности вооруженными силами королевства Сиаф.
Возможных источников угрозы оказалось столько, что Иоганну пришлось использовать все навыки, обретённые за долгую жизнь. В какие-то моменты ему даже начало казаться, что сейчас удаче подойдет конец и преследователи наконец-то достигнут своей цели, осуществив захват как самого Иоганна, так и сопровождаемых им молодых людей, а также бесовки и Шутницы.
Но каждый раз удавалось избежать неприятностей, а после – вообще запутать след, оставив бойцов Эйри далеко позади.
И вот, наконец, последний и представляющий наибольшую опасность участок пути оказался пройден.
Иоганн осадил коня и устремил взгляд на видневшиеся вдалеке дымы крупного населённого пункта.
- Мы добрались, - проговорил он молодым людям. – Думаю, дальше вы справитесь уже сами.
Эрик с Айной переглянулись и на лице девушки появилось кислое подобие улыбки. Она явно не испытывала ни малейшей радости от предстоящего воссоединения с главой рода и отцом по совместительству, и её было сложно осуждать за столь очевидное пренебрежение дочерним долгом.