Солнце выкатилось на небосклон быстро, как брошенное на блюдце яблоко. Хоть Святославу было уже достаточно лет, ещё ни разу он не видел такого скорого рассвета. Юноша заозирался по сторонам — всюду раскинулся лес, только не такой, каким юноша привык его видеть. Стволы деревьев словно прижала к земле и перекрутила гигантская невидимая рука. То тут, то там из воды торчали трухлявые пеньки. На ветвях переговаривались кукушки. Их бесцветное «ку-ку» отскакивало от воды и разлеталось на много верст во круг так, что, казалось, воздух дрожит от этого звонкого кукования.
— Встречают, — хмыкнула Олеся. — Давай-ка оставим им гостинчик, чтобы они потом и обратно проводили.
Святослав сонно кивнул и вытащил узел, запрятанный под рубахой. Старуха придирчиво осмотрела его поклажу и отломала кусок хлеба. Протянула его юноше.
— Подбрось над головой, пусть хватают. И скажи: «хозяюшки, приглядите за гостем, да потом в целости домой отпустите».
— А это обязательно?
— Ежели домой вернуться собираешься и княжество спасти хочешь, — пожала плечами старуха.
Святослав тяжело вздохнул и, покрошив начавшую подсыхать горбушку, вскинул руку над головой. Крошки разлетелись по воздуху. Сквозь сведённые от напряжения челюсти он повторил старухин оговор. Олеся только довольно кивнула.
Кукушки тут же закружили над ними чёрно-белым облаком, подхватывая кусочки хлеба прежде, чем они упадут в воду. Одна птица даже уселась на борт лодки, но Олеся на нее гневно шикнула.
— Давай-давай, занимайся своими делами, а нам не мешай.
Птица — Свят готов был поклясться — почтенно склонила голову и упорхнула. Только юноша хотел спросить, как такое возможно, краем глаза он увидел движение. Большое косматое пятно, будто медведь, сорвалось с ветки сосны, но не плюхнулось в воду, а словно отскочило от поверхности и повисло на соседнем дереве. Юноша обернулся было, чтобы получше рассмотреть, но стоило ему это сделать — лес снова замер неподвижно.
— Что это там? — пробормотал юноша, оборачиваясь к старухе.
— Где? — удивлённо вскинула брови Олеся.
— Да вон там.
— Да где? — она приподнялась со скамейки, упорно глядя не в ту сторону. Святослав развернулся, указывая туда, где снова показалось шевеление.
— Да вот же, ну!
Пятно мелькнуло совсем близко, в воду упала сломанная еловая лапа. «Никак, рысь», — подумал Святослав. Щенок под ногами принялся скулить и жаться к доскам. Захрустело прямо над головой, в лодку посыпались сухие ветки. Что-то заскрипело, завыло в кронах, и Свята пробрал животный ужас, такой, что все тело напряглось в готовности бежать, отбиваться, всеми способами спасать жизнь.
— Ах, это, — расхохоталась Олеся и захлопала в ладоши, крича куда-то вверх. — Батюшка, хватит молодца пугать. К Милораде он путь держит, друга выручать.
Движение в ветвях стихло. Святослав замер, скованный скопившимся в теле напряжением. Все, что было в животе, свернулось в клубок и било под горло рвотными позывами. В горле пересохло, он не мог вымолвить ни слова, и тут из переплетения ветвей над его головой показалась рука. Волосатая, наполовину скрытая вытертой рубахой, вся покрытая землёй и слоями застывшей грязи. Вот тут весь страх, что Свят давил в себе, пересилил юношу, и княжич пискнул, глядя на раскрытую ладонь.
— Ну что ты верещишь, княжич, — пожурила его старуха. — Знаешь ведь, что нужно сделать. Ну, чему только в теремах учат?
— П-позволь, батюшка, пройти. Пригляди за гостем, а потом в целости домой отпусти, — пробормотал он, отрывая ещё кусок хлеба и вкладывая его в страшную ладонь. Пальцы тут же сжали мякиш, и рука исчезла. Послышалось чавканье, а затем — две ноги в лаптях, причем правый был на левой ноге, а левый — на правой.
Следом показалось и все туловище: сухонький миловидный старичок с густой бородой, доставашей ему до колен, и такой пышной, что человек мог целиком скрыться под ней, обернувшись, как в тулуп. Глаза у него были зелёные, улыбчивые.
— А коль вы к Милорадушке, то чего ж напрямую не пошли? — спросил он. Старуха скрестила руки на груди.
— Можешь напрямую провести — веди. Я парня подготовить пытаюсь, а то они ныне нежные, впечатлительные, — махнула рукой Олеся. — Даже по имени меня назвать не может.
— Ну, дела! А меня назовешь? — хохотнул старик, хлопая себя по колену.