— Ты сбредила, карга! — вздыбился Влас, но княжич выставил руку, осаживая его. В голубых глазах юноши застыл страх и непонимание.
— Откуда ты…?
— Бабушка все знает, что птички на своих хвостиках и крылышках носят. Все видит, все слышит. Даже то, чего другие знать не хотят. Ну, давай, вези меня к подруженьке. Да пошевеливайся, пока холод не вгрызся в твои косточки, хворать тебе еще рано, княжич.
Перемахнув через борт лодки, она уселась поудобнее, нашла завалявшуюся корку хлеба и принялась грызть, мурлыча что-то себе под нос. Юноши переглянулись, не решаясь произнести хоть слово при странной женщине. По ее морщинистому лицу было ясно, что старуха изголодалась по хорошей болтовне. Даже когда юноши пытались не смотреть в ее сторону, она все равно пыталась вытянуть их на разговор.
— А что такие невеселые, мальчишки? Как будто и не рады, что жизнь спасли.
— Как тебя зовут-то, бабушка? — подал голос Святослав, садясь напротив старухи и берясь за весла.
— А как назовешь, так и будут звать, — на его нахмуренные брови она лишь рассмеялась. — Ладно-ладно, пусть буду Олеся. Хорошо? Ну, вот и ладненько.
Глава 2
Княжеский терем безразлично глядел на Дол пустыми окнами. До самой темноты в стенах не жгли свечей, а когда становилось совсем уж мрачно, разрешалось засветить одну или две сальные свечки на комнату — много огня княгиня Дана не терпела.
Она вообще, много чего не терпела. В основном она не любила кошек и собак, большинство птиц, пересоленную еду и незваных гостей. Одиночества княгиня тоже не переносила.
Ей нравилось, когда рядом с ней был кто-то, кто-нибудь, кто не перечил, не спорил и не перебивал, когда княгиня Дана начинала говорить. Речи ее лились бурной рекой. Княгиня рассказывала истории из своей юности, по десять раз на дню могла так и эдак пересказать день, когда князь Михаил слезно просил ее стать его женой, потому что увидал в ней — простой крестьянской девушке — благодетели настоящей княгини и красоту покойной жены. Святослав едва ли помнил маму, поэтому сравнить ему было не с кем и он просто верил, что это так, видя безграничную нежность, появлявшуюся в глазах отца при взгляде на молодую жену. Теперь и образ князя потихоньку выветривался из памяти. Святослав старался его сохранить, задержать, подолгу сидел с закрытыми глазами, восстанавливая в памяти строгие черты, но стоило ему приподнять веки — все развеивалось. А ведь болезнь забрала его всего три месяца назад. И только минули сорок дней — на Дол обрушились беды. Сперва засуха, теперь потоп. Княгиня, да и все остальные, видели в этом дурное предзнаменование, но разобраться, что именно разозлило высшие силы, все не получалось, поэтому они просто обращались к каждому, кто мог их услышать. Отправляли скотину в лес, жгли сухие травы в печах, кормили хлебом покойных родственников — а лучше не становилось.
Тогда-то в тереме появились кумушки — две женщины, которых княгиня расположила в тереме, как почетных гостий, и все дни проводила в их компании. Святославу они не нравились. Холодные, отстраненные, они никогда не обращались к нему напрямую. Даже если кумушки были с ним в одной комнате, они непременно обращались к Дане и говорили: «Передай ему…» и княгиня выполняла их приказ. Они именно приказывали. Стоило им появиться, и княгиня, прекрасная молодая женщина, утратила всю веселость. Стала нервной, мрачной, глядела исподлобья и непременно обижалась, как только что-то было сделано поперек ее слова. Она и раньше была непростой, и за все пять лет, что она жила с ними в тереме, Святослав не говорил с ней чаще, чем того требовали приличия. Она не настаивала. Только князю, когда тот был на смертном одре, она поклялась быть матерью Святославу, но, стоило тому спокойно испустить последний вздох, все вернулось на круги своя. Княгиня держалась особняком, не заходила на мужскую половину, а Святослав старался не встречаться с ней и сам. Только думал о том, как станет совершеннолетним — уже скоро, с первой осенней листвой — и отправит ее на самый дальний хутор, лишь бы не видеть больше ее кошачьих зеленых глаз и ее кумушек.
Иногда через слуг она передавала ему гневные послания за вылазки в город и раздачу еды, но на этом все заканчивалось. Пока недавно княгиня сама не явилась к Святославу.
Это произошло накануне. Святослав допоздна читал оставшиеся от отца книги, с трепетом переворачивая страницы, как вдруг в дверь постучали. Воровато оглянувшись, княгиня протиснулась в светлицу, словно боялась, что кто-то из слуг или кумушек увидит ее. Святослав замер, как заяц, застанный врасплох змеей. С толку сбивал ее внешний вид: после похорон отца княгиня облачилась в траурные одежды и не снимала их, беспрестанно причитая о своей вдовьей доле, но вот, теперь она стояла в праздничном сарафане, расшитом блестящим узором, румяная, с разноцветными лентами в длинных черных волосах. Ей было около тридцати лет, и она так и не смогла подарить покойному мужу ребенка, за что все слуги с жалостью смотрели на нее и ее тонкую талию, которую она подчеркивала плетеными поясами.