— Так ты ему выбор давала? — хохотнул Влас. — Не припомню такого.
— Ну так он ж все равно говорил, что ему жена нужна, чтоб от мачехи спастись, — махнула ушком Милорада. — Да и к тому же мы…
— На ложе твоем колдовском миловались. А я-то надеялся, что мне те вопли приснились.
— У тебя в теле явно дырок маловато, да боюсь, если новые наделаю, последние мозги из тебя вытекут, — пригрозила Милорада, обнажая коготки.
— Грозись, пушистая, — великодушно разрешил юноша. — Если захочешь когти в ход пустить, то возьми на себя труд почесать мне спину вот там.
Он указал чуть ниже поясницы. Кошка прижала уши, зашипела и свернулась калачиком так, чтоб глаза ее самодовольного лица Власа не видели. Тот сладко вытянулся на стене, похрустел спиной. Бросил еще один взгляд на кошку и сказал.
— Ну, не все же равно ему, раз он сюда намылился.
— Ему-то не все равно, а я его люблю, — пробурчала Милорада, и сердце стянуло тоской. — Чуешь разницу, песья голова?
— Не-а, если честно. Ты когда-нибудь еще кого любила?
Милорада задумалась.
— Ну, бабушку. В зеркальце волшебное смотреть люблю. С русалками танцевать любила.
— А как Святослава? Откуда знаешь, что ты его любишь?
— Ой, а ты-то сам знаешь, каково это!
— Ну… — пожал плечами Влас. Перед глазами пронеслись румяные лица всех девиц, что заставляли его сердце заходиться, а мысли — путаться. Ради одной он из княжеского сада яблоки воровал, ради другой — уводил ночью из конюшни лучшую кобылу, чтоб раскрасавицу ночью по полю покатать. Весело было видеть их довольные лица, чувствовать на губах их благодарные поцелуи, стискивать их прелести. Да только через неделю-другую расходились лучшими друзьями, да и забывали обо всем.
— Ну и? — передразнила Милорада.
— Да не знаю я, — отмахнулся Влас. — Вот ведь пристала, кошка драная. Меня-то ежели кто и любил, все оставляли.
Милорада подняла голову, внимательно взглянула на зажмурившегося Власа, всем видом показывавшего, как он старается уснуть. Кошка поднялась на мягкие лапки и перелегла, прижалась боком к оборотню и тихо пробормотала:
— Меня тоже.
В одном Влас был прав — в кощеевом дворце комнат было явно больше, чем нужно. Потому Ольга рассудила, что батюшка не осерчает, если один из пустых залов превратится в зимний сад. Пласты холодной земли, вытащенной из-под снега, были сложены вдоль стен, как кирпичи. В углу горой лежали мешки с семенами и огромные, в половину человеческого роста, кувшины снега, который, несмотря на тепло во дворце, не желал таять.
— Ну что, — цокнула языком Ольга. — Взялся за гуж — не говори, что не дюж.
— А ты?
— Я буду командовать, — сложила руки на груди девица и кивнула в сторону земляных пластов.
Святослав засучил рукава и подошел к породе, черной и крепкой, как камень. Попробовал отломить кусок, но только ладони стесал. Ольга прочистила горло и кивнула в сторону кирки, прислоненной к стене поблизости. Свят кивнул и взялся за рукоять, размахнулся, ударил раз, да чуть не оглох от звона. Дрожь пошла по рукам такая, что юношу отбросило назад на три шага, а земле — хоть бы что.
— Да, жених, так ты невесту не вернешь, — покачала головой Ольга.
— Почему нельзя сад колдовством создать? — почесал затылок Святослав, но перехватил кирку. Сдвинул чуть руки, но все равно ощущался инструмент непривычно. Не учили княжьего сына землю возделывать, камни дробить, да деревья сажать. С нечистью, правда, тоже общаться не учили, но тут уж он как-то справлялся.
— Нельзя заклясть жизнь там, где царит смерть, — вздохнула Ольга. — Было б все так просто… все равно б я сад этот сгубила.
— Так не нравится тебе невеста кощеева? — усмехнулся Святослав.
— Она над батюшкой издевается.
— Почему ты его батюшкой зовешь? — еще один удар, еще волна дрожи прокатилась по рукам, но на пол посыпалась черная земляная крошка.
— Так вырастил он меня. Нет у меня другой семьи, — неохотно произнесла Ольга, скрестив руки на груди. Никто прежде ее о таком не спрашивал. — Твое-то какое дело?
— Ну, не ветром же тебя ему принесло.
— Может, и ветром.
— А если я скажу, что это не так?
— Ты что у нас, всезнающий? — нахмурилась девица. — Ты мне зубы не заговаривай, сад к утру уже должен цвести.
Святослав распрямился, уткнул кирку в пол, оперся на нее и всмотрелся в лицо Ольги так пристально, что по бледным щекам девицы поползли пятна румянца.
— Ты чего это? Опять в уголок поволочь собрался? Так я закричу! Прокляну. Горбатым и кривым до смерти ходить будешь.