— Батюшку-Кощея предупредить надо будет, — подхватила Ольга. Горько усмехнулась Гордана.
— Как ты печешься за него. Но тут ты права.
— Не так уж он и плох, — улыбнулась девушка, пытаясь скрыть сомнение в собственных словах.
— Может и так, любовь всякое прощает. Вот только, дорогая моя, прибереги свое сердце для любви бескорыстной…
— Настоящей, — усмехнулась Ольга.
— Она каждый раз настоящая. Просто у каждого своя.
Закатное солнце коснулось горизонта, залило его огненным заревом, а затем поползло обратно наверх, будто продлевая и без того долгий день, лишь бы взглянуть, чем дело кончится. Глядел Святослав на это диво и поражался. Вот, почему в кощеевом дворце шторы такие тяжелые. Раз ночь в этих краях не наступает, приходится ее самим делать.
Задернула шторы Дана, улеглась на постель, потянула за цепочку, заводя кошку на лежанку, у изголовья поставленную. Охрипшая от мяуканья Милорада молча поплелась, и стоило ей улечься, блаженно выдохнула невеста. Тело молодое, в безвременьи выросшее, чувствовало близость души вынутой, заживало с ней поблизости, крепло. Уходила боль, затягивались чешущиеся язвы. И как Дана раньше не догадалась? Близко был день, когда солнце с луной в объятиях сольются, предчувствие ее не обманывало. Вот-вот можно будет перестать время тянуть. И от того по коже разливалось нетерпеливое возбуждение.
— Хочешь, голосок тебе верну, а, кошечка? — проворковала она и, не дожидаясь ответа, раскрыла замок на ошейнике. — Давай, я сегодня добрая.
— Кого ты обмануть хочешь, ведьма? — зашипела Милорада, вскочила на кровать. Выпустила коготки было, но замешкалась. Не хотелось свое собственное распрекрасное лицо полосовать, а Дана улыбалась, точно знала это.
— Злишься ты, Милорада. Понимаю. Знаю, каково это, когда самое дорогое у тебя забирают, когда лишают жизни, которую ты больше всего желала.
— Да откуда знать тебе? — нахохлилась кошка. — Ты сама свою дочь волкам на съедение бросила. Сама князя сгубила.
— И не одного, — с гордостью объявила та, обнимая колени. На ее губах расцвела мечтательная улыбка.
— Нет любви в твоем сердце.
— Была, да вся вышла. За что судишь меня, Милорада? Жила ты сотню лет в Алой топи, да жизни не знала. А я вот больше сотни зим провела повсюду. И всякое со мной бывало. И любовь великая, настоящая.
Кошка навострила уши, и Дана продолжила.
— Родилась я далеко от Дола, там, где зимы мягкие, беззубые, дождями напоенные. Были у меня и мать, и отец, и братья. И муж любимый. Думали мы, ждали, когда детки появятся, но раньше показались лодки резные. Всех погубили люди с железными топорами. Каждого мужчину зарезали. Над каждым братом пролила я горькие слезы, своим и чужим. А мужа моего на куски изрубили, да гнить на топком берегу бросили. А женщин, всех, какие помоложе были, забрали и к чужим берегам повезли, как дорогие дары. Там-то меня князь и заприметил. Выла я ночами, рыдала, пыталась в собственных слезах утопиться, а как пустили на реку, так попыталась и там воды нахлебаться, да не принял меня Водяной. Сжалился. Сказал, что поможет горе унять, да любимого вернуть.
Кошка сложила перед собой лапки, навострила уши. Маленькое сердце болезненно сжалось, пытаясь вместить в себе и лютую ненависть, и горькую печаль.
— Разве ж стоило оно того, чтоб сто лет себя и других мучать?
— Любовь всего стоит, не тебе ли со мной спорить? Юна ты еще, полюбила первого встречного, кто тебя б к людям увез. Но, может, поживешь и узнаешь, какая это любовь настоящая, ради которой ты на все пойдешь.
— Нет, — замотала Милорада. — У меня любовь другая. Она терпеливая. Добрая.
Дана не стала сдерживаться и расхохоталась.
— Не бывает такой, девочка. Никогда не бывает. И уж точно не у тебя. Не ты ли тут пыталась Святослава до белого каления довести, любезничая с его другом? Не ты ли из кожи вон лезла — да вылезла — лишь бы доказать что-то?
— Это другое. Святослава я люблю, а он — меня. Просто трудно все сейчас, как ты кожу мою умыкнула.
— Ну, это-то временное, — хмыкнула Дана. — А думаешь, будет он любить тебя после всего, как ты снова раскрасавицей станешь?
— Конечно, — фыркнула та, но коготки нервно вонзились в тяжелое покрывало. — Он же жениться на мне обещался.
— Да уж, взяла ты с него обещание, его не спросив. Хороша любовь. Нередка, надо сказать.
— Поиздеваться надо мной вздумала? — зашипела Милорада.
— Злишься, тоскует твое сердце. А хочешь, я покажу тебе жениха твоего? Повеселеешь?
Не понравилась эта идея Милораде, но при звуке имени жениха зашлось сердечко тревожным боем, затрепетало. И согласилась невеста.