Было неважно, собирался ли ты умолять меня или бить меня опять. В любом случае я хотел убить тебя и Мэрайю. Только Кирксон должен был остаться в живых. К несчастью он встал на пути распыляющего луча, чтобы спасти ваши жалкие жизни.
Однако, с тех пор я отомстил Мэйрайе. После того, как они сослали тебя, она сошла с ума, а прошлой ночью она убила себя. Это я заставил ее сделать это.
Это было несложно. Я постоянно насылал на нее кошмары о том, как мне больно, и как я страдаю, телепатически внушал ей, что она бесполезна.
Оливию трясло от боли и гнева. Она не хотела видеть мастерскую, где был создан Шут, и была права.
— Остался только ты, папа, — сказал образ Шута, выплюнув слово «папа» как ругательство. — Я вернулся на место моего рождения, чтобы потребовать мое наследство. Я не оставил тебе ничего. Ты мертв.
Из середины образа Шута, как спицы колеса ударили двенадцать зеленых лучей. Они повернулись, образовав плоскость зеленого света в трех футах от пола. Затем они мгновенно исчезли, исчез и образ Шута.
Оливия притронулась к своей макушке. В ее руке оказалась длинная прядь волос. Они были срезаны странным зеленым светом у самой ее головы. По стенам и мебели в комнате тянулась черная обгоревшая полоса.
Как автомат хафлинг обошла комнату. Мастерскую освещали волшебные камни, вставленные в стены и потолок. Все было чисто, нигде не лежала пыль. Оливия посмотрела на мраморный стол. Волшебной книги на нем не было. В комнате не было вообще ни одной книги. Полки на стенах были пусты. Она подошла к шкафу из красного дерева, который стоял у стены за родником и открыла дверь. Там тоже были пустые полки. Там не было ни противоядия, ни других снадобий.
Забыв про потайное отделение, в котором должен был лежать мешок с драгоценностями, Оливия села на скамью. Это было уже неважно. Все было неважно.
Она подтянула колени к подбородку, обхватила ноги руками, опустила голову и заплакала навзрыд.
Путеводец проснулся от кошмарного сна, крича от страха. Через несколько секунд он вспомнил, что лежит в своем разрушенном доме. Он с трудом дышал, его одежда была мокрой от холодного пота. Он дрожал от холода. Солнце уже заходило, над горизонтом поднималась луна.
Во сне ему привиделся Шут, о котором Путеводец уже давно и не вспоминал.
Он так часто лгал, что существо уничтожено, что сам почти поверил в эту ложь.
«Поверь Оливия, — подумал он, — лживой воровке, что Шут существовал».
Путеводец всегда полагал, что Таймора, Богиня Удачи, благоволит плутоватому хафлингу, но теперь казалось, что Тир Суровый и Справедливый, Бог Правосудия сделал ее своим агентом. Если она рассказала Эльминстеру, что Шут не погиб, то Эльминстер поймет, что Путеводец солгал о взрыве льда, чтобы скрыть еще худшую правду. Если Оливия узнает о том, что он угрожал Шуту и расскажет Эльминстеру, репутация Барда будет погублена. Путеводец пытался понять, то ли Богиня Удачи все еще благоволит ему, то ли Тир испытывает его при помощи хафлинга.
В своем сне Путеводец вновь, как и двести лет назад, открыл дверь мастерской и увидел стоящего там Шута. Тот направил на Барда палец с кольцом, собираясь распылить его. Но на этот раз не Кирксон, а Оливия встала перед ним на пути зеленого луча, чтобы спасти ему жизнь. Но хафлинг была слишком мала, луч все равно попал в Путеводца, и он умер.
Если бы Путеводца не лихорадило от яда, он понял бы, что сон навеян мыслями, появившимися из-за попытки попасть на место своего поражения. Он также посмеялся бы при мысли о том, что боги проявляют к нему какой-либо интерес. Но Путеводец был слаб от яда, и его пылкое воображение нашло другие объяснения этому сну. Он подумал, что боги хотят напомнить ему, что он все равно умрет.
— Почему я должен умереть? — пробормотал он небу. — Эльминстер не умер, Морала не умерла.
Бард задумался, что могло так надолго задержать Оливию. Он прикинул, что ее нет уже больше часа. Он не сомневался, что хафлинг справится с замками и ловушками, и усмехнулся, когда вспомнил, как легко она выучила песню, открывающую замок двери. «В мастерской нет ничего, что могло бы помешать ей», — успокоил он себя. Путеводец не обратил внимания на невероятность событий, произошедших во сне. Все-таки, по словам Оливии, Шут мертв.
Конечно, он мог ошибаться насчет орков. Они могли все-таки оставить стражу, и поджидали в тоннеле, ведущем в их берлогу, чтобы схватить Оливию. Чем длиннее становились тени, тем тревожнее было на душе у Путеводца. Она дважды за этот день спасла его жизнь, а он смог убедить ее одну отправиться мимо пещеры орков, чтобы спасти его жизнь в третий раз. Он был мастером — бардом, арфером, крупным мужчиной, а маленькая женщина хафлинг должна была его спасать.
Женщина! Милая Селина! Он даже не подумал о том, что с ней сделают орки, если схватят ее.
Путеводец заметил, что солнце и луна находятся на одинаковой высоте над горизонтом, подобно весам Тира в небе. Затем солнце опустилось ниже, — а луна поднялась выше.. Бард вздохнул. Если Оливия скоро не вернется с противоядием, он все равно умрет. К своему глубокому стыду, он понял, что не было смысла рисковать ее жизнью. Связав из туники перевязь для больной руки, он с трудом поднялся на ноги. Голова кружилась, перед глазами мелькали блестящие точки, но он не отступал. Когда солнце село, певец начал спускаться вниз по лестнице в подземелье. на поиски хафлинга.
После того, как Оливия выплакалась, она уставилась на освещенную ярким светом стену мастерской, моргая, как сова при свете солнца. Одна часть ее сознания советовала поскорее вернуться к Путеводцу. Если она и не сможет дойти с ним до дороги, то по крайней мере будет с ним, когда он умрет. Другая не хотела видеть его смерти. Эта часть оказалась сильнее, поэтому она не двигалась, пока не услышала громкий стук в дверь.
Оливия дернулась и свалилась со скамьи. Подойдя к двери, она прижалась к ней ухом. Из коридора за дверью доносились резкие, непонятные ей крики. «Орки вернулись и обнаружили открытую дверь», — поняла она.
К счастью, в мастерской была: и вторая дверь, но если выйти через нее, то придется пробираться через эти странные туннели и через Таймора знает сколько завалов. Затем Оливия поняла, что вторая дверь может тоже вести в двойную ловушку, поставленную орками. При этой мысли ее сковал страх.
Она услышала за дверью еще один крик — знакомый высокомерный голос потребовал, чтобы орки убирались прочь.
— Путеводец? — прошептала Оливия, удивленная его появлением. Почему он не остался там?
Из коридора донесся голос Путеводца:
— Вам нечего здесь делать. Это мой дом. Убирайтесь, или я не отвечаю за последствия.
«Он что, с ума сошел»? — подумала Оливия. В его голосе не было страха, слова звучали отчетливо. «Здорово. Он просто бредит», — взволнованно подумала она.
Орки визжали и кричали. Затем раздался глухой удар, как будто в дверь попало копье или стрела. Затем все стихло. Послышался резкий высокий голос, который сказал на общем языке: «Оставьте его». Голос звучал холодно, его обладатель привык, что его приказам подчиняются. Оливия не могла понять, мужчина это или женщина.
Там есть еще кто-то, тот, кто командует орками. «Кто-то, — подумала Оливия, — кто умеет распылять потолки и другие предметы».
— Не делай глупостей, или я убью тебя. Ты Безымянный Бард? — спросил голос.
— Да, — хрипло ответил Путеводец.
Прикусив губу, Оливия пыталась понять, как спасти своего друга.
— Хорошо, что ты вернулся, — сказал резкий голос. — Извини, в первый раз упустили тебя. Орки были уверены, что ты навсегда убежал. Похоже, мы решили проверить туннель как раз вовремя. Теперь, когда ты справился с замками на дверях, ты можешь открыть для меня дверь в твою мастерскую, — потребовал голос.