Потому что другая сторона этого молодого человека, скрытая под гримом, совершит убийство в самом сердце целой мечты.
Внезапно мне показалось глупым то, что я позволял себе быть там самим собой, что я тихонько играл на лютне под куполом башни, лежал на кровати, рассматривая вознесенный над головой балдахин, и часами глядел на небесно-голубой потолок.
После всего, что со мной произошло, лютня оставалась путеводной нитью, ведущей к тому мальчику из Нового Орлеана. Вдруг какой-нибудь добросердечный родственник до сих пор разыскивает его? У меня когда-то имелись добросердечные родственники, я когда-то любил их. А музыканты, играющие на лютне, встречаются редко.
Может быть, пора взорвать бомбу, пока это не сделал кто-то другой.
Никаких ошибок, нет.
Стоило играть на лютне в том номере, мягко перебирать струны, исполнять давно любимые мелодии.
Сколько людей знают, что такое лютня, на что похож ее звук? Наверное, многие видели лютни на картинах эпохи Возрождения, но даже не подозревают, что эти инструменты существуют и в наше время. Для меня это было не важно. Я любил играть в люксе «Амистад», и мне было все равно, услышит ли, увидит ли меня кто-нибудь из обслуги. Я очень любил играть там, как любил играть на черном рояле во «Временах года» в Беверли-Хиллз. Кажется, в своей квартире я не сыграл ни ноты. Не знаю почему. Я смотрел на лютню и думал об ангелах с лютнями на ярко раскрашенных рождественских открытках. Я думал об игрушечных ангелах на ветвях рождественской елки.
«Ангел Господень, мой ангел-хранитель…»
Месяца два назад в гостинице «Миссион-инн» я подобрал к этой старой молитве мелодию, совершенно в духе Возрождения, в высшей степени привязчивую. Только я был единственным, к кому она привязалась.
И вот теперь я должен придумать маскарад, чтобы одурачить людей, видевших меня много раз. Шеф говорит, что сделать это надо прямо сейчас — ведь та девица может уговорить банкира жениться на ней уже завтра. «Миссион-инн» творит и не такие чудеса.
3
СМЕРТНЫЙ ГРЕХ И СМЕРТЕЛЬНАЯ ЗАГАДКА
В Лос-Анджелесе я держал гараж, как и в Нью-Йорке: четыре грузовых фургона, один с рекламой водопроводной компании, второй — доставка цветов, третий белый с красной мигалкой на крыше, похожий на машину «скорой помощи», а четвертый — обычный, видавший виды рабочий грузовик с заброшенным в кузов ржавым хламом. Эти средства передвижения были так же незаметны для публики, как самолет-невидимка чудо-женщины из комикса. Помятый седан и тот привлек бы к себе больше внимания. Обычно я ехал чуть быстрее, чем нужно, опустив стекло и высунув наружу голый локоть, и ровным счетом никто меня не замечал. Иногда я курил, но немного, только чтобы пропахнуть дымом.
На сей раз я выбрал цветочный фургон. Без сомнений, это была самая подходящая машина, в особенности для гостиницы, где толпятся туристы, все входят и выходят, когда захотят, и никто не спрашивает, кто куда идет и есть ли у него ключ от номера.
В гостиницах и больницах всегда срабатывает решительное выражение лица и целенаправленное движение. Наверняка сработает и в «Миссион-инн».
Никто не заметил смуглого косматого человека с вышитым на кармане зеленой рубашки названием цветочной компании, с испачканным землей холщовым рюкзаком за плечом и со скромным кустиком лилий в горшке, обернутом в фольгу. Никто не обратил внимания, как он вошел, быстро кивнув швейцарам, а те даже не потрудились взглянуть на него. Кроме парика, на мне были очки в толстой оправе, совершенно изменившие обычное выражение моего лица. Стоматологическая пластина на зубах сделала меня примечательно шепелявым.
Под садовыми перчатками скрывалась еще одна пара резиновых, которые были гораздо важнее. Холщовый рюкзак за плечом пропах торфяным мхом. Горшок с лилиями я держал так, словно боялся разбить. Я шел, прихрамывая на левую ногу и тряся головой: пусть вспомнят эту особенность, когда не смогут вспомнить ничего другого. Я бросил окурок на цветочную грядку, протянувшуюся вдоль парадной дорожки. Возможно, кто-нибудь обратит внимание.
У меня имелось два шприца, хотя для дела нужен был только один. Под брюками был закреплен на лодыжке небольшой пистолет, хотя меня пугала мысль о том, что придется его применить. Кроме того, под планкой моей накрахмаленной форменной рубашки помещался длинный тонкий клинок из пластика, жесткий и острый, способный распороть человеку горло или выколоть глаза.