— Мне бы хотелось, чтобы ты приехал ко мне, сынок, — сказал он.
— Чтобы вы меня убили?
— Счастливчик, ну как ты мог такое подумать? — произнес шеф. Он говорил совершенно искренним и несколько оскорбленным тоном. — Сынок, я беспокоюсь, как бы ты чего-нибудь над собой не учинил. Меня это всегда тревожило.
— Что ж, вам не придется об этом беспокоиться, — сказал я. — У меня есть чем заняться.
— Чем же?
— Напишу книгу о том, что случилось со мной. О, не волнуйтесь, это не имеет отношения ни к вам, ни к вашим поручениям. Я не выдам ваши тайны, как всегда. Можно сказать, я следую совету отца Гамлета. Предоставляю вас небесам.
— Счастливчик, ты сошел с ума.
— Нет, я в порядке, — возразил я.
— Сынок, сколько раз я пытался тебе объяснить, что ты работаешь на Хороших Парней? Мне что, повторить по буквам? Ты работал на благо своей страны.
— Это ничего не меняет, — ответил я. — Желаю счастья. Кстати, о счастье: мне бы хотелось назвать вам свое настоящее имя. Я Тоби О'Дар, родом из Нового Орлеана.
— Что с тобой случилось, сынок?
— Вы знали мое настоящее имя?
— Нет. Мы не смогли проследить твой путь дальше связей с твоими нью-йоркскими друзьями. Ты не был обязан сообщать мне это. Но я никому ничего не скажу. Это организация, из которой ты можешь уволиться, сынок. Ты можешь уйти. Я только хочу быть уверен, что ты знаешь, куда идешь.
Я засмеялся.
В первый раз после своего возвращения я засмеялся.
— Я люблю тебя, сынок, — сказал шеф.
— Да, я знаю. Между прочим, я тоже вас люблю. Вот ведь чудо. Но я больше не гожусь для того, что вам нужно. Я собираюсь сделать в этой жизни хоть что-то стоящее — хотя бы книгу.
— Ты будешь мне звонить иногда?
— Сомневаюсь. Но вы можете поглядывать на прилавки книжных магазинов, шеф. Кто знает, вдруг в один прекрасный день вы увидите мое имя на обложке. А сейчас мне пора. Я хотел сказать… в том, кем я стал, вашей вины нет. Это я сам. Вы в каком-то смысле спасли меня, шеф. Кто-нибудь более ужасный мог возникнуть на моем пути, и все было бы еще хуже, чем есть. Удачи вам, шеф.
Я отключился раньше, чем он успел что-нибудь ответить.
Следующие две недели я прожил в гостинице «Миссион-инн». Я напечатал на своем лэптопе всю историю, приключившуюся со мной.
Я написал, как ко мне пришел Малхия. Я изложил историю своей жизни в том виде, в каком он показал ее мне.
Я изложил все, как запомнил. Я испытывал такую боль, описывая Флурию и Годуина, что с трудом справился с этой задачей. Но я не мог ничего — только писать, и я продолжал.
Я завершил текст документальными сведениями о евреях Норвича, упомянул книги, написанные о них, и тот волнующий факт, что Меир, поэт из Норвича, это реальное историческое лицо.
Наконец я написал название книги — «Время ангелов».
Было четыре утра, когда я закончил работу.
Я вышел на веранду, где было совершенно темно и пусто, сел за чугунный стол и стал ждать, ни о чем не думая, пока посветлеет небо и птицы заведут свою неизменную утреннюю песню.
Я мог бы заплакать, но у меня больше не осталось слез.
Несомненно было одно: я не знал, случилось это со мной на самом деле или нет. Я не знал, был ли это мой сон или кто-то другой придумал и устроил это для меня. Я понимал только, что полностью изменился и готов сделать что угодно, лишь бы снова увидеть Малхию, услышать его голос, посмотреть ему в глаза. Получить подтверждение, что все произошло на самом деле, или избавиться от ощущения реальности, потому что оно доводило меня до исступления.
У меня в мозгу брезжила еще какая-то мысль, однако я не смог ее вспомнить. Я просто начал молиться. Я снова молился Господу, просил простить меня за то, что я сделал. Я вспомнил силуэты позади норвичской толпы, и за каждого из этих людей от всей души прочитал молитву об упокоении. Я помнил их всех, даже тех, кого убил давным-давно, и это изумило меня.
Затем я стал молиться вслух.
— Малхия, не покидай меня. Вернись хотя бы для того, чтобы указать мне, куда двигаться дальше. Я знаю, я не заслуживаю твоего возвращения, как не заслуживал и твоего появления. Но я молю: не покидай меня. Ангел Господень, мой ангел-хранитель, ты так нужен мне!
Услышать меня на тихой темной веранде было некому. Только легкий утренний ветерок веял да последние звезды поблескивали на туманном небосклоне над моей головой.
— Я тоскую по людям, которых я покинул, — продолжал я объяснять ему, хотя его здесь не было. — Тоскую по твоей любви, тоскую по их любви, тоскую по тому счастью, чистейшему счастью, охватившему меня, когда я стоял на коленях в соборе Парижской Богоматери и благодарил Небеса за все, что мне даровано. Малхия, если это было на самом деле или если этого не было, вернись ко мне!