Он помнил, как королева Мара описывала его прапрабабку Дарьяну, жену Калахая: «Она была тоненькая, как веточка, и казалась такой хрупкой, но внутри у неё была сталь, несокрушимая, несогбенная сталь».
Такой же была его мать. Такой же была Сальяда. Хотя она и была эльфом, а не человеком, и пришла с Запада, а не Востока.
Порой и в самой Маре появлялись черты её предков, хотя гораздо в меньшей степени, ведь в ней текла и кровь Рия – а мать королевы Дала Ладинна была женщиной весьма милой и нежной. К тому же Мара прожила среди эльфов не одну сотню лет, а это способствовало её спокойствию и благодушию. Но всё-таки иногда, и в глазах Мары Джалины загорались жёсткие огоньки, и губы сжимались плотно, как ворота неприступной крепости, и в такие минуты казалось, что за её спиной вот-вот распахнутся крылья величественного остенградского орла, веками являвшегося символом Востока.
И в гордой воительнице Запада увидел Литей нечто такое же, неназываемое, но знакомое с детства. Недаром ей дали такое прозвище – Соколица.
Только теперь Литею казалось, что он ошибся. Слова эльфийки задели за живое.
Откуда такая боль, такая ненависть?
Наверное, многое она повидала, да только ведь он, Литей, не был в том виноват. Никогда и никому не желал он зла: ни людям, ни эльфам. Он считал многих из Элдинэ своими друзьями, он преклонялся перед мудростью и добротой князя Эктавиана, он боготворил прекрасную Экталану…
И вдруг, как гром среди ясного неба, явилась эта дикарка и бросила ему в лицо пропитанный ядом ненависти вопрос: «По какому праву ты здесь?»
Но почему же он должен быть в ответе за злодеяния каких-то там неизвестных ему людей в Диких землях, таких же разбойников, как сама эта высокомерная Лигерэль?
Литей сел подальше от неё, рядом с Экталаной, чтобы даже взглядом не встречаться с гостьей. Впрочем, Лигерэль и не старалась смотреть ему в глаза, напротив она полностью игнорировала принца Даргкара. Казалось, она вообще замечала только правителя эльфов, да иногда поглядывает на среброголового элдинэ, прибывшего вместе с ней, как бы ища у него подтверждения своих слов.
Но Ильдэирин оставался противоестественно-молчалив, лишь кивал слегка, соглашаясь с Соколицей.
– Итак, госпожа Сальяда, поведай нам без прикрас и преуменьшений, что творится в Диких Западных краях! Людская молва тебя превратила в безжалостную разбойницу, истребляющую безвинных смертных. Но цена этим слухам невелика, а я желаю узнать истину.
– Я назвала бы это войной, Великий князь, – начала Лигерэль, покусывая губы, – но это не война. Это бойня, резня. Война – это когда воин сражается с воином, лицом к лицу, один на один. А на Западе банды разбойников уничтожают мирных жителей, жгут эльфийские поселения, режут эльфийских женщин и детей, пока их мужья и отцы отлучаются на охоту – и всё это только за то, что уши у нас не такие, а руки умеют исцелять.
– Не только в ушах дело, эльфы во многом на людей не похожи, – тихо сказал Фангир, но никто, кроме Литея, кажется, и не услышал.
А Сальяда продолжала, всё более распаляясь:
– Нас пытаются уничтожить, стереть с лица земли, и мы вынуждены защищаться. У нас просто нет выбора. Я знаю, Владыка, это противоречит нашей сути, противоречит всем принципам мироздания. Не должны эльфы браться за меч, да только не могу я просто смотреть на гибель моего народа. Я-то ладно, я с детства была такой. Родители мои ушли, когда я была ребёнком. Не смогли оправиться от тяжёлых ран. Их убили люди, разбойники. Но я никогда не питала ненависти к Динэ, потому что понимала – подлецы есть среди любого народа, и это только случайность. Но тогда я решила, что обязательно научусь защищаться. Мне нравилось оружие – оно дарило ощущение силы и свободы. Я росла сорванцом. Но я не собиралась становиться убийцей. Никогда не желала, чтобы мой меч стал оружием смерти. Пока не убили Малигель. Я звала её матерью, светлый князь, и сына её называла братом. Мы встретились после того, как я осиротела, и она забрала меня в свою общину целителей. Тогда муж её уже ушёл за Море, а в поселении жили, кроме Малигель и её сына Лиасара, ещё пять эльфов. Все они умели исцелять, и она была среди них величайшей. Она заботилась обо мне, пыталась и меня научить своему искусству. Да только напрасно. Конечно, я умела заживлять мелкие раны, ссадины, да только лучше у меня получалось стрелять из лука и махать деревянным клинком. Я понимала уже тогда, что исцелять так, как она, никто не может, ибо ей был дан великий дар. Слава о Малигель гремела, число учеников росло. Община принимала всех: людей, эльфов и даже животных. Они лечили всех – целители Малигели. Они лечили даже своих палачей, ещё не зная этого. А может, и зная. Ведь Малигель тоже иногда видела будущее. Но она всё равно не смогла бы отказать в помощи, даже своим убийцам. Я не могу себя простить за то, что меня не было рядом, что я не смогла уберечь её от людской ненависти!