Она смотрела на рыцаря глазами владыки эльфов, так напугавшими Остренго, глазами, которые он не мог забыть, как ни старался.
Предводитель оцепенел, ему почудилось, что это какой-то демон, дух отмщения, явился из небытия, чтобы покарать его за содеянное. Сама Белая Дева Смерть занесла над ним оружие. Эльфийка сияла во тьме последнего дня Лейндейла, как дневная луна, расправив плечи с королевской статью – карающая рука Госпожи Судьбы.
В это время рядом с Остренго рухнул на колени темноволосый юноша, совсем ещё мальчишка, хотя и возмужавший и широкоплечий. Он пытался закрыть Остренго собой. Молящие глаза заглядывали в душу эльфийской княжны.
Он, надрываясь, просил:
– Нет, госпожа, нет! Прошу вас! Заклинаю, во имя Творца! Пощадите моего отца! Пощадите!
Рука Экталаны чуть дрогнула, это не ушло от взора наблюдавшего за происходящим Киралейна. Король продолжал держать наготове стрелу на случай, если у чернобородого рыцаря припасён какой-нибудь хитрый ход для спасения.
Да, рука мстительницы дрогнула, слишком уж живо напомнил ей Ризо юного мальчика с бездонными синими глазами и бесконечно добрым сердцем, мальчика, которому сегодня на рассвете король навсегда закрыл его светлые глаза – Даргена Литея, оставшегося лежать у Сосновой горки.
Но слабость одолела её лишь на миг!
– Почему же я должна пощадить твоего отца, если он не пощадил моего? – ледяным тоном спросила Экталана.
И Остренго вздрогнул, потому что понял, кто перед ним, понял, почему ему чудится в ледяном взоре эльфийки взгляд Великого князя. И последняя надежда угасла в его сердце.
Может, и Ризо всё понял, или просто сказал первое, что пришло в голову:
– Нет, госпожа, это не он. Это я! Я убил твоего отца! Если ты хочешь отомстить, убей меня, а не его! Прошу тебя!
Экталана слегка опустила меч, с удивлением и печалью глядя на юношу. Теперь острие лезвия не упиралось в горло Остренго, и рыцарь косился в сторону, прикидывая, как бы ему шмыгнуть за спину сына и исчезнуть в туманной завесе.
– Я – Гиланэль, Пророчица Элтлантиса. Я видела всё, мальчик. Неужто ты надеешься меня обмануть? – грозно спросила княжна.
– Нет, госпожа, – тихо проронил Ризо. – Просто, если тебе нужна жизнь, возьми мою!
– Мне нужен Предводитель! Тот, кто привёл терро-аоро, чудовищ, жаждущих крови…
Она вдруг замолчала. Сквозь пелену застлавших взор слёз, сквозь горечь в сердце, сквозь потерянность, отчаяние и гнев, в душу пробилось что-то иное, тёплое и родное, забытое, но не утерянное, несмотря ни на что. Её видения, её страхи и шёпот такого любимого, мудрого и бесконечно доброго голоса…
«Нэа эсто рига виа! Запомни это, дочь моя! Нет ничего превыше жизни! Хранить жизнь и защищать её – вот твоя цель, и никак иначе! А иначе, чем мы лучше тех убийц и разрушителей, тех терро-аоро? Мы должны остаться эльфами, Народом Звёзд, Элдинэ, но не потерять сути своей, не позабыть, что мы – хранители жизни, природы. Нэа эсто рига виа!» – голос отца прозвучал в голове так отчётливо, отрезвляюще, и прогнал на миг из души ненависть, оставив лишь скорбь, нежность и бескрайнюю тоску.
Экталана оглядела тропу, залитую кровью тех, кто встретился с её мечом, из тумана проступали их искалеченные тела, искажённые мукой лица. По щеке её скатилась слеза, чистая, как капля росы, горькая, как пепел руин Джалисона.
– Прости меня, отец! – прошептала она чуть слышно. – Что же я наделала? Я предала тебя, предала твою мудрость, твою заповедь. Но боль была так сильна, так жгла сердце горечь утраты! Я забыла саму себя. Превратилась в терро-аоро. Я едва не погубила весь Мир ради того, чтобы утолить свою жажду мести! Ещё один удар меча, последний удар, и Мир был бы обречён… Убей я этого человека из ненависти, и Море поглотило бы Светлый край вместе со мной и моим испившим ненавистной крови клинком, ибо здесь не осталось бы и песчинки милосердия. А зачем нужен мир, лишённый света добра и сострадания? Но ведь ещё осталось место для бескорыстной жертвенности, для любви, и этот мальчик…
Экталана поняла, что говорит всё это вслух, замолчала, отшвырнула меч Сальяды прочь в туман.
– Ну? Что же вы ждёте? – холодно спросила она у мужчин, стоящих на коленях. – Иди, Остренго! Он вымолил прощение тебе.
Рыцарь вскочил, ещё не веря в удачу, свалившуюся на его тёмную голову, озираясь затравленно, попятился к своей лошади, вскочил в седло, и только теперь вернул себе часть былой степенности. Сын его поднялся медленно, не отрывая глаз от прекрасного, кровоточащего слезами лица эльфийки. Гнев схлынул, осталась печаль, и теперь она вновь походила на прежнюю Экталану, прекраснейшую деву Элтлантиса.