Ноги Киэнна превратились в два деревянных костыля, переставлять которые ему удавалось лишь задействовав все мышцы тела до единой. «Если твое гребаное величество угораздит навернуться еще один раз — эта сучка тобой точно отобедает». Три шага, отделявших его от цели, показались тремя тысячами. Наконец вытянутые вперед пальцы нащупали слизкую ледяную грань. Киэнн несколько раз сипло втянул ускользавший воздух и вычертил необходимый символ.
Дверь распахнулась.
На ту сторону он вывалился в состоянии, близком к бесчувственному…
Очнулся Киэнн, услыхав, как над самым ухом щелкнула чья-то стальная пасть.
— Ты смотр-р-р-р-ри, что за добр-р-р-ро пр-р-р-р-ривалило! — прорычал рядом знакомый голос.
Киэнн открыл глаза. Чародейка-луна танцевала за дальними холмами, белым языком лизала верхушки сосен, резала ночь ломтями и сшивала вновь перламутровыми нитками. А еще ее ледяное пламя ослепительным ореолом обрамляло густую серую гриву склонившегося над беглецом вервольфа, в злых желтых глазах которого Киэнн читал свой смертный приговор. Однако не мог не признаться самому себе, что в этот момент рад видеть даже его.
— И тебе доброй ночи, Гварн, — насилу вынырнув из эйфории, проговорил он.
— Ты смотр-р-р-ри, — повторил вервольф, плотоядно ухмыляясь, — мясо р-р-р-р-разговар-р-ривает!
— Надо испр-р-р-равить, — отозвался из-за спины вожака еще один голос.
У Киэнна пересохло во рту. Эти сукины дети любят лакомиться еще живой жертвой, а уж для него наверняка выберут пытку пострашнее. Мозг лихорадочно заработал. Нужно попробовать хоть как-нибудь выкрутиться. Хоть что-нибудь выторговать.
— Гварн Льдопламенный Тенегонитель, — предусмотрительно помянув так называемое высокое прозвание, произносимое немногословными вервольфами лишь в особых случаях, начал он, — я, конечно, все понимаю, и, в общем-то даже не против, если вы, ребята, пустите мне кровь, но… Ты же знаешь, чья я добыча.
Киэнн постарался как можно многозначительней выделить это «чья». И, похоже, волк сообразил.
— От кор-р-р-р-ролевы ушло — к нам пр-р-р-р-ришло! — с едва уловимой ноткой неуверенности огрызнулся он.
— А если она узнает? — поднял бровь Киэнн. — Как думаешь, быстро ли выветрится запах гари, когда всю твою стаю сожгут заживо? Стоит ли мараться ради сомнительного удовольствия побаловать себя моим тухлым мяском?
К чести Гварна, надо сказать, что он обладал изрядной долей хладнокровия и здравого смысла. Что для вервольфов было, в общем-то, редкостью. Быть может, это и сделало его вожаком стаи, а заодно и наградило прозвищем Льдопламенного. Конечно, шанс растерзать в клочья Дэ Данаана выпадает раз в тысячелетие, но даже ради такой уникальной возможности ворг, скорей всего, не станет лезть на рожон и переходить дорогу самой королеве. Киэнн был почти что готов торжествовать победу. Еще немного — и эти пожиратели отбросов подожмут свои сучьи хвосты и зададут деру.
И тут все снова пошло не так, потому что в опасную игру включился третий волк, голос которого Киэнн также превосходно знал:
— Мне похр-р-рен, Гвар-р-р-рн. Пусть эта гладкошкур-р-рая мр-р-р-разь меня выпотр-р-р-р-рошит — я все р-р-р-р-равно поотр-р-р-р-рываю пр-р-р-ричандалы ее тр-р-р-рофею!
Еще несколько менее храбрых вервольфов негромко, но одобрительно заворчали. Этот поотрывает, можно не сомневаться.
— Смотрю, многое поменялось за время моего отсутствия, — прищурился Киэнн, старательно скрывая дрожь. — Стало принято перечить вожаку стаи.
Гварн уязвленно сверкнул глазами и шерсть на его загривке поднялась. Задние ряды притихли. Однако перенаправить удар Киэнну все же явно не удалось. А жаль. Было бы весело, если бы этот драный альфа-самец принялся вправлять мозги своим шавкам, оставив меня в покое. Но, кажется, не светит. Ты им… крепко насолил, Дэ Данаан. Не рассчитывал встретиться при других условиях, да?
— Не выкр-р-р-ручивайся, Киэнн, — вожак по-прежнему угрюмо скалился, не отрывая голодного взгляда.
— Да как же не выкручиваться, я жить хочу! Может, все-таки, ограничитесь аккуратным мордобитием? — в надежде понизить ставки, проникновенно предложил Киэнн. — Я же, со своей стороны, пообещаю не вонять и не жаловаться, если чего.
Киэнн задержал дыхание. Поверь мне, Гварн, пожалуйста, поверь! Я вру и заложу вас всех при малейшей необходимости, но что тебе стоит? Ты же — примитивная тварь.
Сработало.
— Договор-р-р-р-рились, — совсем немного поразмыслив, промурлыкал вервольф и кивнул своему особо ретивому сотоварищу: — Снар-р-р-рг, можешь пр-р-р-р-риступать.
Можно выдохнуть. И будь благословенна эта хренова анестезия из Кэр Анноэт! Если будут бить по яйцам, я, возможно, даже ничего не почувствую.
Снарг сгреб свою жертву в охапку и впечатал затылком в ствол ближайшего дерева:
— Помнишь мою Вальдр-р-р-р-р-рис, мр-р-р-разь?
Самый глупый вопрос, который можно задать Дэ Данаану.
— Помню, Снарг. Я все помню. И это не всегда так здорово, как может показаться.
Помню — не значит непременно сожалею, добавил он про себя. Славные были деньки. И сучка твоя, в общем-то, ничего. Хотя тогда мне не понравилось.
Однако еще через секунду уже сожалел. Сожалел горько и искренне, потому что будь у него хоть немного больше ума и совести тогда — возможно, было бы хоть немного поменьше синяков сейчас. Приложил ему ворг щедро и от души, так, что аж слезы из глаз.
— Не переусердствуй, Снарг. — Киэнн сплюнул длинную кровавую нить. — Оставь хоть что-то для своей королевы.
Вервольф молча двинул еще раз, теперь уже и впрямь метя куда-то в область паха. И Киэнн с мрачным удовлетворением отметил про себя, что, хотя чувствительность и начинает понемногу возвращаться, не искупайся он чуть ранее в «чудотворной ванне» из желудочных соков каменного чудовища — все было бы куда хуже. Не получив должного уровня реакции, ворг, похоже, впал в слепую, неконтролируемую ярость. Перед носом Киэнна сверкнули когти…
И тут ночь прорезал обжигающий, нестерпимо-пронзительный вопль. Полоснул раскаленным клинком, полыхнул белой вспышкой в мгновенно слепнущих глазах, прокатился все сминающей на своем пути лавиной. Мир провалился во тьму с тем самым демоническим визгом, с каким мифические бесы, должно быть, затягивают грешников в ад, и Киэнн почувствовал, что падает. Но все же не низвергается в геенну огненную, а всего лишь медленно соскальзывает вниз по стволу того дерева, к которому только что был припечатан. Сползает, оставляя на шершавой коре клочья сорванной со спины кожи. Потому что державшие его до этого мохнатые волчьи лапы исчезли в мгновение ока. Лишенный слуха и зрения, Киэнн не знал, что происходит вокруг, но был готов поручиться, что вся стая вервольфов благоразумно улепетывала прочь без оглядки, ломая кусты и собственные шеи. Страшный сон закончился. Чтобы стать кошмаром.
Если бы у Киэнна была хоть малейшая возможность, он бы, вне сомнения, последовал примеру волков. Голос баньши взывал к самому глубинному и первобытному страху, невыразимому словами и непостижимому разумом. Он хватал тебя ледяными пальцами за загривок, трупным червем заползал под кожу и пожирал изнутри, до самых костей, травил ядовитой слюной, заполняя вены болотной гнилью вместо крови. До нынешней ночи Киэнн знал об этом только понаслышке.
— …о-о-ояа-а… о-о-о-очь… Мэ-э-э-элле-е-е… рия-а-а-атно-о-о-о… — как сквозь стофутовую толщу воды, ревущей и клокочущей где-то на поверхности, доплыло до него.
Киэнн открыл рот, чтобы ответить, и едва расслышал собственный голос:
— Тья…а-ар… ты-ы-ы… вою мать!
— И это… благодарность? — уже отчетливее разобрал он.
Тудыть же тебя растудыть! Конечно, волчья братия порвала бы его к хренам собачьим, но спасительный вопль баньши — это, знаете ли, тоже не для слабонервных. Зрение самую малость прояснилось и двоящийся серый силуэт Тьярлы медленно выплыл из густого ватного тумана. Картинка дрожала и ползла по швам, на периферии полыхал безумный электрический шквал. А потом висков вновь коснулась живительная прохлада целебной магии…