— Т-ты! Колдунья! Распутница! Ответишь за все злодеяния, причиненные мне, моему городу, моим людям!..
Смех. Нарочито громкий, выдавливаемый, как остатки влаги из пустого бурдюка, но смех был ему ответом. И слышалось в нем и горечь, и злость, и предвкушение, но не было и следа радости, обычно свойственной смеху.
Женщина опустила голову, и глаза, черные большие глаза в окружении пушистых ресниц горели огнем, соперничая в цвете с аргавановой полосой шрама.
— Ты убил моего возлюбленного! Ты нанес мне увечье, из-за которого люди избегают смотреть мне в лицо!
— Ты изменяла мне! С этим… с черным… Ты чуть не убила моего сына!
— В тот день, в тот проклятый богами день, когда я потеряла своего любимого, я поклялась всем богам, которых знала, я поклялась самой страшной клятвой из тех, что могла вспомнить. Поклялась, сколько бы ни прошло времени, где бы ты ни был, и сколько бы сил на это не понадобилось, отомстить тебе, Шамс ад-Дин Мухаммад. Отомстить так страшно, как только смогу придумать.
— И ты не придумала ничего лучше, как превратить моих подданных в рыб?
И снова смех потряс своды дворца, и снова в нем было что угодно, но только не веселье.
— Рыбы! Глупец! Рыбы это только начало! Глупые люди ловили их и ели, не зная, что, возможно, насыщают желудок тем, кого больше всего на свете любили. Эпидемия, страшная болезнь собирала урожай в твоем городе. Люди уже начинали роптать. Несколько слухов, полуправдивых историй, подброшенных то здесь, то там, и ропот очень скоро перерос бы в гул недовольства. Затем правда о рыбах, и немного лжи о тебе, что ты знал, знал и ничего не делал, более того, принимал в пищу эту рыбу, вместе со всеми! Люди любят, да что там — обожают кого-то винить в своих грехах. Нужно только вовремя дать им этого — кого-то. В Ахдаде почти не осталось семей, не потерявших своих родных или близких. Люди бы восстали. Ни мамлюки, ни войска не способны совладать с народным бунтом, когда он горит в полную силу. Ты был бы смещен и убит, ты и твои сыновья. Дворец бы разграбили, любимый гарем… сам понимаешь. Причем, сделали бы это те самые люди, подданные, о благе и благополучии которых ты пекся всю свою жизнь. Чем не сладкая месть? О-о-о, ты узнал бы, кто за всем этим стоит… перед смертью… когда поздно не только что-то исправить, но и молиться.
Вздох. Вздох прервал речь женщины. Вздыхала она сама. На удивление — искренне.
— Но этому замыслу не суждено сбыться. Ты — здесь и знаешь, кто зачинщик и исполнитель всех тех бед, что обрушились на тебя и твой город в последнее время.
И снова смех. На этот раз слабо, слабо в нем проступил шлейф радости.
— Так даже лучше! Мне надоело ждать! Ждать и знать, что где-то ты и твои отпрыски топчут эту землю! Джинн, приказываю тебе, возьми этих людей…
— Нет! — вперед вышел магрибинец и замер, рядом с султаном, также вытянув вперед руку. Только палец был загнут, являя миру перстень. Перстень с шестиконечной звездой на кольце. — Именем Сулеймана ибн Дауда (мир с ними обоими), властью этого перстня, повелеваю тебе, о порождение огня, в сей же час, закуй этих двоих в цепи, самые прочные, какие сможешь найти, и сделай нашими пленниками!
16
Продолжение рассказа о Хасане
А царицей острова, на котором расположились Хасан с Шавахи, как уже сказано, была старшая дочь царя величайшего, и было имя её Нур-аль Худа. И было у этой царицы семь сестёр — невинных девушек, и они жили у её отца, который правил семью островами и областями Вак, и престол этого царя был в городе, самом большом из городов той земли. И вот старуха, видя, что Хасан горит желаньем встретиться со своей женой, поднялась и отправилась во дворец царицы Нур аль Худа и, войдя к ней, поцеловала землю меж её руками. А у этой старухи была перед нею заслуга, так как она воспитала всех царских дочерей и имела над всеми ими власть и пользовалась у них почётом и была дорога царю.
И когда старуха вошла к царице Нур аль Худа, та поднялась и обняла её и посадила с собою рядом и спросила, какова была её поездка, и старуха отвечала ей:
— Клянусь Аллахом, о госпожа, это была поездка благословенная, и я захватила для тебя подарок, который доставлю тебе. О дочь моя, о царица века и времени, — сказала она потом, — я привела с собой нечто удивительное и хочу тебе эго показать, чтобы ты помогла мне исполнить одно дело.
— А что это такое? — спросила царица.
И старуха задрожала как тростинка в день сильного ветра и наконец упала перед царевной и сказала ей:
— О госпожа, попросил у меня защиты один человек на берегу, который прятался под скамьёй, и я взяла его под защиту и привела его с собой в войске девушек, и он надел оружие, чтобы никто его не узнал, и я привела его в город. — И потом ещё сказала царевне: — Я пугала его твоей яростью и осведомила его о твоей силе и мощи. И всякий раз, как я его пугаю, он плачет и произносит стихи и говорит мне: «Неизбежно мне увидеть мою жену, или я умру, и я не вернусь в мою страну без нее!» И он подверг себя опасности и пришёл на острова Вак, и я в жизни не видела человека, крепче его сердцем и с большей мощью, но только любовь овладела им до крайней степени.