А окончив свои стихи, Хасан сказал:
— Я согласен на условие, которое ты мне поставила, и нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого!
И тогда царица Нур аль Худа приказала, чтобы не осталось в городе девушки, которая не поднялась бы во дворец и не прошла бы перед Хасаном, и царица велела старухе Шавахи самой спуститься в город и привести всех бывших в городе девушек к царице во дворец. И царица принялась вводить к Хасану девушек сотню за сотней, так что в городе не осталось девушки, которую она бы не показала Хасану, но Хасан не увидел среди них своей жены.
И царица спросила его:
— Видел ли ты свою жену среди этих?
И Хасан отвечал:
— Клянусь Аллахом, о царица, её среди них нет.
И тогда царицу охватил сильный гнев, и она сказала старухе:
— Пойди и выведи всех, кто есть во дворце, и покажи их ему.
И когда Хасану показали всех, кто был во дворце, он не увидел среди них своей жены и сказал царице:
— Клянусь жизнью твоей головы, о царица, её среди них нет.
И царица рассердилась и закричала на тех, кто был вокруг неё, и сказала:
— Возьмите его и утащите по земле лицом вниз и отрубите ему голову, чтобы никто после него не подвергал себя опасности, не узнал о нашем положении, не прошёл по нашей стране и не вступал на нашу землю и наши острова!
И Хасана вытащили лицом вниз и накинули на него подол его платья и закрыли ему глаза и остановились подле него с мечами, ожидая разрешения.
17
Продолжение повествования о Шамс ад-Дине Мухаммаде
— Именем Сулеймана ибн Дауда (мир с ними обоими), властью этого перстня, повелеваю тебе, о порождение огня, в сей же час, закуй этих двоих в цепи, самые прочные, какие сможешь найти, и сделай нашими пленниками!
И вслед за этими словами, в зале повисла тишина. Джинн виновато переминался с одной огненной ноги на другую.
— Выполняй! — крикнул магрибинец.
Джинн заскреб лоб между рогами.
Смех. Он нарастал, подобно шуму ветра, подобно песчаной буре, заявляющей о себе мелкими песчинками только затем, чтобы через время обрушиться на тебя кинтарами песка. Он поднимался к сводам, ширился и упирался в стены, только затем, чтобы отразиться от них и обрушиться на слушателей громовым хохотом.
Смеялась царевна Зарима.
И радостью смех на этот раз был полон доверху.
— Глупец! — Сулейману дал перстень сам Аллах, перстень похоронен, вместе с царем Израиля, и он до сих пор в его могиле. Только никто не знает, где эта могила, а даже если и узнает — из смертных только Сулейман мог носить его и повелевать джиннами.
— Но… как же… мой отец… братья… книга… и джинн, он выполнил приказ, перенес нас сюда… — магрибинец часто моргал, совсем, как ребенок, готовый вот-вот заплакать.
Джинн виновато пожал плечами и снова заскреб лоб.
— Верно! Зачем ты притащил их сюда? — спросила у огнеголовогого царевна.
— Ну… они не спали… а что еще делать, не в рыб же… а этот говорит: «перенеси», ну я и перенес, — голос у огненного создания оказался на удивление тихий и даже приятный.
Женщина задумалась, стоящий рядом с ней чернокожий старец наклонился к уху Заримы и зашептал.
Остальные мужчины мужественно стояли в ожидании своей участи, и только несчастный Абд-ас-Самад тер перстень, приговаривая:
— Но, как же… отец… столько лет… и дети Красного Царя… соврали…
— Не бойся, — закончив совещаться со стариком, Зарима обратила свой взор к Шамс ад-Дину, — убивать тебя я не стану, не сейчас. Больше того, как я закончу говорить, джинн вернет тебя и твоих спутников обратно в Ахдад.
Мужчины вздохнули с облегчением, и лишь Шамс ад-Дин Мухаммад весь в напряжении, ждал, что еще скажет царевна.
— С завтрашнего дня, я стану разрушать твой город. Сначала стену, затем квартал за кварталом. Каждый день, пока не подберусь к дворцу. Последним я разрушу его и убью тебя, вместе с твоими отпрысками. Ты сам будешь видеть, своими глазами, каждый день, как гибнет слава и богатства твоего рода, рода, который прекратится на тебе. От Ахдада не останется даже камня, чтобы никто не вспомнил, что некогда был такой город, а у города был правитель, — царевна сделала знак джинну. — Верни их!