Но даже после этих слов не смягчилось сердце царицы.
— Довольно я потакала твоим просьбам и терпела неподобающее. Завтра, с восходом он будет казнен, и это мое последнее слово!
И услышав эти слова, Хасан горько заплакал, а вместе с ним и Шевахи, так ей было жаль юношу.
19
Продолжение повествования о Шамс ад-Дине Мухаммаде
— Господин, скорее, во имя Аллаха, тут такое… — верный Джавад пританцовывал на месте. Шамс ад-Дину даже на миг, краткий взмах ресниц сделалось смешно — словно по нужде просится. Бледность, бледность покрывала эбеновые щеки Джавада, окрашивая их в цвет пепла. И миг веселья улетучился так же быстро, как пришел.
— Что! — голос, обычно грозный голос, был полон… Кто знает, чего был полон голос правителя Ахдада Шамс ад-Дина Мухаммада в этот час. Страха, отчаяния, а может… скуки.
— Там такое… у городских стен… вам лучше самому…
Шамс ад-Дин Мухаммад поднимается с подушек, Шамс ад-Дин Мухаммад твердым, как окаменевшее дерево, шагом пересекает покои. Шамс ад-Дин Мухаммад садится, нет — вскакивает в седло взнузданного и приготовленного коня. Породистого жеребца Фатеха, купленного за двадцать тысяч, и чье имя означает «победитель». Шамс ад-Дин скачет по улицам Ахдада, и пыльный смерч в страхе бежит позади него. Шамс ад-Дин подъезжает к стене. Городской стене. Шамс ад-Дин бросает поводья и взбегает по лестнице. Шамс ад-Дин видит поле и… джинна.
Огненнотелый вырос с их последней — вчерашней встречи. Сейчас городские, каменные в пятьдесят локтей стены ему едва ли не по грудь. Он все так же виновато переминается с одной красной ноги на другую.
— Гм, гм, в наказание вашего султана, по велению своей госпожи, в этот день я разрушу стену… стены города Ахдада… вместе с вратами.
— Стреляйте! — кричит Шамс ад-Дин Мухаммад, но лучники, не дожидаясь приказа, уже пускают стрелы. Целая туча стрел. Не попасть невозможно — цель огромна!
Стрелы пролетают сквозь огненное тело джинна и усевают землю позади него.
Рогатый обиженно чешет красную грудь.
— Теперь огнем! Попробуйте огнем!
Лучники послушно подпаливают стрелы, и огненные птицы летят в джинна. Огонь к огню. И земля позади красного тела расцветает пляшущими желтыми цветками.
«Ночью должно быть красиво…» — проскакивает нелепая мысль, но Шамс ад-Дин поспешно отгоняет ее.
Между тем, джинн подходит к стене, ударяет в нее огромным кулаком, и стена… рушится. Джинн делает шажок в сторону и начинает крушить соседний участок.
Войска в панике.
Храбрые мамлюки сыпятся со стен, словно чечевица. Джинн неторопливо продолжает свое дело. Только разрушив участок до основания, он приступает к следующему. Довольно быстро, словно до этого неоднократно тренировался в разрушении стен. Некоторые из воинов продолжают храбро стрелять, впрочем, с тем же успехом, что и ранее.
— Старик! Приведите мне старика с пластиной из моего дворца! — пересиливая крики храбрых воинов, отдает приказ Шамс ад-Дин.
Впрочем — старик уже здесь. Не иначе — предусмотрительный Абу-ль-Хасан расстарался. Не зря, ох не зря уже который год он занимает должность визиря. Даже перестарался — все верные побратимы стоят тесной кучкой, в окружении дворцовых стражников. Мужественно трясутся.
— Ты! — Шамс ад-Дин не помнил, когда слетел со стены. — Осталось еще одно желание, читай свою пластину, вызывай джинна!
Трясущиеся руки выуживают блестящую медь. Трясущиеся губы читают загадочные слова.
Шум, дым — появляется джинн.
— Вели ему, чтобы сразился с этим! — Шамс ад-Дин тычет трясущимся пальцем в рогатого гиганта.
Трясущийся старик поспешно повторяет приказание.
Джинн чешет низкий лоб.
— Ну же, скорее! — торопит Шамс ад-Дин.
— Я раб пластины и, конечно, выполню приказание, о господин и повелитель, — вопреки словам, голос джинна ни на дирхам не наполнен смирением. — Да только того, кто сейчас рушит стены, зовут Гассан Абдуррахман сын Хоттаба, в былые времена он состоял в личном войске короля джиннов и был первым среди них.
— Что ты там бормочешь! Выполняй!
— Он много сильнее меня, больше того — он много сильнее любого из известных мне джиннов а, поверьте, знал я немало. Сразившись с ним, я попросту погибну. Погибну напрасно.