И после этого пришла к Хасану мать Ситт Шамсы и приветствовала его, сказав ему:
— Добро пожаловать! — и добавила. — Ты достиг своей цели после тягот, и заснул твой глаз после бессонницы. Слава Аллаху за твоё благополучие!
И затем она тотчас же пошла к своей дочери Ситт Шамсе и привела её к Хасану, и Ситт Шамса пришла к нему и приветствовала его и поцеловала ему руки и опустила голову от смущения перед ним и матерью и отцом.
И пришли её сестры, которые были с нею во дворце, и поцеловали Хасану руки и приветствовали его.
А потом мать Ситт Шамсы сказала:
— Добро пожаловать, о дитя моё! Моя дочь Шамса сделала ошибку по отношению к тебе, улетев на острова, но не взыщи с неё за то, что она совершила с тобою ради нас.
И, услышав все это, Хасан вскрикнул и упал, покрытый беспамятством, и царь подивился на него, а потом ему побрызгали на лицо розовой водой, смешанной с мускусом и щербетом, и он очнулся и посмотрел на Ситт Шамсу и сказал:
— Слава Аллаху, который привёл меня к желаемому и потушил во мне огонь, так что не осталось огня в моем сердце.
— Да будешь ты опасен от огня, — сказала ему Ситт Шамса. — Но я хочу, о Хасан, чтобы ты рассказал мне о том, что с тобою случилось после разлуки со мной, и как ты пришёл в это место, когда большинство джиннов не знают об островах Вак.
И Хасан рассказал ей обо всем, что с ним случилось, и как он сюда попал, и осведомил их всех о том, что случилось у него с Гулем-людоедом. Он рассказал, какие видел он в дороге ужасы и диковины, и сказал девушке:
— Все это случилось из за тебя, о Ситт Шамса!
— Ты достиг желаемого, — оказала ему мать девушки, — и Ситт Шамса — служанка, которую мы приведём к тебе.
И когда Хасан услышал это, он обрадовался великою радостью.
А потом царь Шахлан сел на престол и приказал вельможам своего царства устроить великое веселье и украсить город. И они сказали ему:
— Слушаем и повинуемся! — и в тот же час ушли и принялись за приготовления к веселью.
И они провели за приготовлениями некоторое время, а после этого устроили великое веселье, подобного которому не было.
21
Продолжение повествования о Шамс ад-Дине Мухаммаде
Рогатый разрушил уже треть стены, когда джинн — раб пластины вновь возник перед ними.
— Ну, как его убить! — Шамс ад-Дин подскочил к посланнику.
— Ни один джинн, да и человек, если он в своем уме, не расскажет другому, тем более незнакомцу, в чем его слабое место.
— А-а, ты обманул нас, значит, ты зря летал!
Только Аллах и Сулейман — именем Аллаха — могли указывать и повелевать джиннами. Гассан Абдуррахман — раб кувшина, как и я — раб пластины. Он выполняет приказания того, кто владеет кувшином. Он сказал, что не может оставить рушить стены, хоть и очень тяготиться этим поручением. Еще сказал, что прилетит завтра и разрушит квартал горшечников. У вас есть время предупредить людей, чтобы они успели оставить дома.
— Что толку предупреждать, люди и так бегут из города, — Шамс ад-Дин Мухаммад указал на вереницу беженцев, толкущихся у пока целых ворот. — Скоро, совсем скоро я — султан — останусь без владений и без подданных. А что такое правитель без этого — нищий. Хорошо, что Зарима в конце заберет мою жизнь.
22
Продолжение рассказа о Хасане
И Хасана ввели к Ситт Шамсе, и он провёл с нею какое-то время в сладостнейшей и приятнейшей жизни, за едой и питьём.
А затем Хасан сказал Ситт Шамсе:
— Твой отец обещал нам, что мы уедем в мою страну, и будем проводить там год и здесь год.
И Ситт Шамса ответила:
— Слушаю и повинуюсь!
А когда наступил вечер, она пошла к своему отцу и рассказала ему о том, что говорил ей Хасан, и отец её молвил:
— Слушаю и повинуюсь, но потерпи до начала следующего месяца, пока мы соберём для вас подарки и ценности.
И она рассказала Хасану, что говорил её отец, и Хасан терпел в течение того срока, который тот назначил.
А после этого царь Шахлан собрал подарки и ценности и назначил телохранителей, чтобы служили Ситт Шамсе и Хасану, и велел доставить их, куда укажет Хасан. Он приготовил им большое ложе из красного золота, украшенное жемчугом и драгоценными камнями, на котором стояла палатка из золотого шелка, разрисованная во все цвета и украшенная дорогими каменьями, красота которых смущала взирающих.