Те, что не уверовали, подобны бессловесной скотине, которую кличет пастух, а она ничему не внемлет, кроме зова и крика. Они глухи, немы, слепы и ничего не разумеют.
— Тот, кто создал небо и землю и все сущее! Тот, кто создал тебя и меня! Кому ведомы пути и тайны земные и небесные!
— Аллах? Но…
Аллах — нет божества, кроме Него, живого, сущего; не овладевает Им ни дремота, ни сон. Ему принадлежит то, что в небесах и на земле. Кто заступится пред Ним, иначе как с Его позволения? Он знает то, что было до них, и то, что будет после них, a они не постигают ничего из Его знания, кроме того, что Он пожелает. Трон Его объемлет небеса и землю, и не тяготит Его охрана их; поистине, Он — высокий, великий!
— Я забыл, что создан Аллахом. Я поклонялся другому и другим. Я предал истинную веру, — Гассан Абдуррахман обхватил рогатую голову руками. — За что поплатился, и нет мне прощения!
Воистину, вера Аллаха — это ислам. Аллах каждому из нас предначертал устав для жизни и дорогу к свету.
— Есть! — ответствовал Хасан. — Есть, если намерение твое твердо, а помыслы чисты!
— О чем ты говоришь, о человек?
— Желаешь ли ты избавиться от проклятия?
— Что за вопрос? Да!
— Жалеешь ли ты о том, что не поклонялся и не почитал Истинного Бога?
— Да!
— Примешь истинную веру?
— Да!
— Тогда повторяй за мной: «Ашхаду алля иляха Илляллаху уа ашхаду анна Мухаммадар — расулюллах!»
И Гассан Абдуррахман с горячим сердцем повторил:
— Свидетельствую, что нет бога кроме Аллаха, и свидетельствую, что Мухаммад — Посланник Аллаха!
Едва Гассан Абдуррахман произнес последнее слово, тучи, до этого затянувшие небо, рассеялись, и солнце простерло свои руки, осветив джинна и человека.
Джинн спрыгнул со стены. Хасан кинулся к нему с объятиями.
— Брат мой, теперь ты свободен, и ты с нами!
— Свободен? — удивленно повторил Джинн. — Но как…
— Ты сам только что сказал: «Нет бога, кроме Аллаха!»
— Но… так просто…
— Не просто, с принятием истинной веры ты наложил на себя обязанности и обязательства, и ты должен выполнять их.
— Свободен… — повторил джинн, смакуя желанное слово. — Но как… проверить…
Хасан улыбнулся.
— Истинная вера не нуждается в доказательствах. Но ты можешь, против приказания хозяйки кувшина, восстановить разрушенный город и тем самым убедиться, что она более не властна над тобой!
— С радостью! — джинн начал увеличиваться в размерах.
— Да, и рыб обратно в людей не забудь превратить.
25
Окончание истории о Шамс ад-Дине Мухаммаде
— Хвала Аллаху Великому, Милостивому и милосердному к своим созданиям! Господи, да как же это… да каким же это… — султан Ахдада Шамс ад-Дин Мухаммад плакал. Соленая влага лилась из черных глаз, стремительно преодолевая невысокий вал щек, чтобы затеряться в густом лесу бороды. — Хвала Аллаху — господину миров! Да как же это… да каким же это…
Султан Шамс ад-Дин Мухаммад ходил по городу, славному городу Ахдаду и трогал стены домов, трогал заборы… испустив крик радости, забыв о слугах и лошадях, он припустил к городской стене, сейчас вновь окольцовывающей Ахдад.
Припав к ней, со сбитым дыханием, Шамс ад-Дин расставил руки, словно намеревался объять необъятное.
— Господи, да как же это… да каким же это… за одну ночь, всего за одну ночь… Ахдад! Мой Ахдад!
— Джинн перенес трон Билкис, прежде чем Сулейман опустил веки, — рядом с Шамс ад-Дином стоял Хасан, запыхавшийся от бега за султаном. — Гассану Абдуррахману достаточно ночи, чтобы восстановить город.
— Хасан! Друг мой! Брат мой! — Шамс ад-Дин оставил стену и кинулся с объятиями к спасителю города. — Отныне и навеки, ты навсегда поселился в моей голове и моем сердце и место твое по правую руку от меня! Но… — султан оставил Хасана. — Как же люди, жители Ахдада: верные мусульмане, неверные евреи, огнепоклонники маги и христиане, они же ушли, все ушли, устрашившись джинна. Что я за правитель без подданных!
— Успокойся, брат мой, — Хасан положил руку на вздрагивающее плечо Шамс ад-Дина, — по моей указке, джинн расколдует тех, кого он превратил в рыб, они станут жить в Ахдаде. За ними вернуться их близкие и семьи, и город снова наполнится гомоном и толкотней.