— Так это — известное дело — замок нужен!
— И засов!
— И дверь железом оббить.
— Вакула-кузнец — батькин брат, враз сделает!
— Созвал он, значить, умельцев и мудрецов всяких к себе, шоб они ему что присоветовали. Один говорит — вот как ты — замок навесить, а то и два, другой советует — дверь покрепче, третий — охрану выставить…
— Можно еще грабли поставить. Тать заходит, а они его р-раз по лбу!
— Можно и грабли, — пряча усмешку, согласился рассказчик. — Только был среди советчиков один… как бы это вам… колдун!
— Навроде нашего Пузатого Пацюка? — спросил все тот же рыжий Панько.
— Не, колдун, но их — бусурманский. Да такой шо, говаривали, как ночь, к нему черти гурьбой прилетают — горилку вместе пить.
— А они потом голые по городу бегают?
— Друг друга ловят?
— И ухват…
— А ну цыть! Может бегают, может не бегают, откуда я знаю, у бусурманов этих все не как у… Словом, предложил колдун наложить на камору с сокровищами заклятие.
— Дядьку Панас, дядьку Панас, а заклятие это чего?
— Заклятие, это вроде как, помните на прошлый покос Параска с Палажкой поругались, а Параска соседке в очи плюнула, сказала, шоб ее дидько лысый забрал, а ту и перекосило.
— Я помню!
— И я!
— Тетка Палажка еще потом ходила к тетке Параске и все глечики на плетне поразбивала.
— А тетка Параска ходила к тетке Палажке и шибки ей попрокалывала.
— А тетка Палажка жабу на порог подбросила, дохлую.
— А тетка…
— А ну цыть! Словом, уразумели шо за штука — заклятие.
— Он тоже камору дохлыми жабами забросал?
— Не, сперва плюнуть надо!
— Цыть, я сказал! Не плюнуть и не жабами. Врать не буду — не знаю как, но наложил на камору колдовство, да такое, что с того дня ни охрана, ни замок…
— А грабли?
— … ни грабли не нужны.
— Не знаю… грабли — верное средство. Моя мамка, как горилку от тата ховали, так завсегда грабли…
— Такое колдовство — всем колдовствам колдовство! Теперь в камору эту, с сокровищами мог войти только сам султан, ну или тот, кому он передаст эту силу, сыну там, или еще кому, но только одному, и сам он после этого силу теряет.
— Тю! А ежели кому потребуется за колбасой там.
— Или за салом со шкуркой!
— Или за конфетами!
— За лентами, — вставила большеглазая Оксанка.
— Сказал же — только султан! А ежели кто, кроме него, в тот же миг, человек тот обращается в камень, то есть падает и шевельнуть ни рукой, ни ногой не может.
— А головой?
— И головой тоже! Не дышит, и глазами вертит, и все слышит и понимает.
— Тю! Какой же это камень.
— Не нравится, не слушай! — цыкнули на умника. — Ну а дальше, дальше-то что?
— А дальше так и будет лежать, пока не помрет от голоду, или пока не придет султан и не выволокет его оттуда.
— Это шо ж, султану первым делом, как встал — иди в камору и тягай ворье всякое.
— Дурак! Зато сокровища целые!
— Тоже мне — сокровища. Больно надо колбаса его! Вот у батьки моего сапоги есть — юфтевые. Вот где сокровище, так сокровище.
— И у моего есть!
— У твоего! Да откуда, все знают — Голопупенки голодрабцы из голодрабцев…
— Сам ты голодрабец!
— А ну повтори!
— И повторю!
— А ну цыть! — в который раз возвысил голос рассказчик. — Досказывать, али нет?
— Досказывайте, дядьку Панас. Только пусть этот не обзывается.
— Ты сам первым начал!
— Нет ты!
— Нет ты!
— Да я тебя!
— Цыть, я сказал!..
Было это, не было. Если было — то когда? И где тот хутор? Где тот Миргород?
Мы же, волею Аллаха всемилостивого и всезнающего, вернемся в Ахдад.
Ахдад, в котором немногим, или многим ранее происходило следующее:
20
Продолжение рассказа о Шамс ад-Дине Мухаммаде — султане Ахдада, о жене его Зариме и о трех набегах
Бритый полководец так и не смог поднять армию на четвертый приступ. Увы, увы, похоже, на этот час, пушка истратила все свои заряды. А ведь, говорят, предок Шамс ад-Дина — великий и могучий Мусса-аль-Хади в лучшие годы производил до десяти выстрелов за ночь, да и в старости… О, Аллах, где, где времена славных героев прошлого!
— История твоя, о муж мой, удивительна и преисполнена мудрости, и поучительности, и наставления для последующих, и будь она даже написана иглами в уголках глаза, она послужила бы назиданием для поучающихся! Но ты обещал, что я попаду в сокровищницу, и все, на что ни укажу, станет моим. Мои мысли так же далеки, как колодцы в пустыне для умирающего от жажды, от того, что светоч мира бросил слова на ветер, что обещания его — пустой звук, подобный шелесту песка, но как же, о султан моих помыслов, ты исполнишь свое обещание, в котором поручительством выступила доблесть твоих предков.