— Или ты сомневаешься в моих словах, женщина! Так, знай же, они тверже… — взгляд Шамс ад-Дина упал на поникшего полководца, — в общем, твердые. Да, сокровищница охраняется колдовством, лучше любой стражи, но разве в радость обладание жемчужиной, если не имеешь возможности показать ее. О-о-о, преисполненные желчи взгляды завистников проливаются живительной влагой на иссохшую душу. Что может быть лучше лица высокого гостя, старающегося скрыть разливающуюся по членам желчь. Знай же, о женщина, любого, будь то мужчина или женщина, сын Адама или ифрит, кого я возьму за руку и введу в сокровищницу, не коснется колдовство. И он сможет находиться там достаточное время. Достаточное, пока я не выведу его, или посетитель по милости Аллаха милостивого и милосердного — не отдаст душу, как известно, взятую взаймы, от голода, либо от какого иного случая.
— О, муж мой, — произнесла Зарима, — ты окажешь недостойной жене своей эту честь. Введешь меня?
— Так будет, и это также верно, как то, что нет бога, кроме Аллаха и Мухаммад пророк его!
— Но, муж мой, твоя сокровищница без сомнения так велика, а женское естество так непостоянно, как я успею рассмотреть все и выбрать подарок себе по-сердцу.
— Клянусь Аллахом, — ответил Шамс ад-Дин, — я введу тебя перед зухром, а выведу сразу после асра. Хватит ли тебе этого времени, женщина?
И Зарима сказала:
— Хватит.
— Да будет так, и Аллах в том поручитель!
21
Окончание повести о царе Юнане, враче Дубане и о коварном визире
— Пощади меня — пощадит тебя Аллах, не убивай меня — убьёт тебя Аллах! — взмолился врач Дубан, но, убедившись, что царь несомненно его убьёт, он сказал. — О царь, если уж моя казнь неизбежна, дай мне отсрочку: я схожу домой и накажу своим родным и соседям похоронить меня, и очищу свою душу, и раздарю врачебные книги. У меня есть книга, особая из особых, которую я дам в подарок тебе, а ты храни её в своей сокровищнице.
— А что в ней, в этой книге? — спросил царь Юнан врача.
И тот ответил:
— В ней есть столько, что и не счесть, и самая малая из её тайн — то, что когда ты отрежешь мне голову, повернёшь три листа и прочтёшь три строки на той странице, которая слева, моя голова заговорит с тобой и ответит на все, о чем ты её спросишь.
И царь изумился до крайности и затрясся от восторга и спросил:
— О мудрец, когда я отрежу тебе голову, она со мной заговорит?
— Да, о царь, — сказал мудрец.
И царь воскликнул:
— Это удивительное дело!
Потом он отпустил врача под стражей, и врач пошёл домой и сделал свои дела в тот же день, а на следующий день он пришёл в диван, и пришли все эмиры, визири, придворные, наместники и вельможи царства, и диван стал точно цветущий сад. И вот врач пришёл в диван и встал перед царём между двумя стражниками, и у него была старая книга и горшочек с порошком. И врач сел и сказал:
— Принесите мне блюдо.
И ему принесли блюдо, и он высыпал на него порошок, разровнял его и сказал:
— О царь, возьми эту книгу, но не раскрывай её, пока не отрежешь мне голову, а когда отрежешь, поставь её на блюдо и вели её натереть этим порошком, и когда ты это сделаешь, кровь перестанет течь. А потом раскрой книгу.
И царь Юнан приказал отрубить врачу голову и взял от него книгу, и палач встал и отсек голову врача, и голова упала на середину блюда. И царь натёр голову порошком, и кровь остановилась, и врач Дубан открыл глаза и сказал:
— О царь, раскрой книгу!
И царь раскрыл её и увидел, что листы слиплись, и тогда он положил палец в рот, смочил его слюной и раскрыл первый листок и второй и третий, и листки раскрывались с трудом. И царь перевернул шесть листков и посмотрел на них, но не увидел никаких письмён и сказал врачу:
— О врач, в ней ничего не написано.
— Раскрой ещё, сверх этого, — сказал врач.
И царь перевернул ещё три листка, и прошло лишь немного времени, и яд в одну минуту распространился по всему телу царя, так как книга была отравлена.
И тогда царь затрясся и крикнул:
— Яд разлился во мне!
А врач Дубан произнёс: