— Раздевайся!
— Ну… я… э-э-э… — ища защиты, повар посмотрел полными жалости глазами на окружающих.
Мамлюки старательно прятали глаза, а Джавад начал усиленно ковырять кладку каменного забора, делая вид, что всецело поглощен этим занятием.
— Быстро, я кому сказал! — словно нетерпеливый юноша в преддверии брачной ночи, султан начал разоблачаться сам. В пыль переулка безжалостно полетели и дорогой гиббе, и нижний кафтан. — И ты! — последний окрик относился к визирю.
— Я-я-я? Ваше сиятельство, мин херц, — Абу-ль-Хасан знал множество языков, и во времена сильных волнений, переходил на них. — Ясновельможный пан изволят шутить.
— А вы, — Шамс ад-Дин обращался к мамлюкам, пристраивающимся к стене, рядом с Джавадом, — отыщите ему небогатую одежду, если потребуется, поднимите соседей. Мы войдем в дом под видом повара и его помощника. Да, и корзины, не забудьте корзины, вроде мы с собой принесли заказанное блюдо. В корзины мы сложим оружие. Еще до первого азана я узнаю, что творится в этом доме. А вы не зевайте, обнажите мечи и ждите. Как только услышите: «Во имя Аллаха милостивого и справедливого, верные воины, ваш повелитель призывает вас!» — тут же врывайтесь в дом.
36
Рассказ о визире Абу-ль-Хасане и о превратностях судьбы
У Абу-ль-Хасана тряслись ноги, кроме ног, дрожали руки. Все бы хорошо, но руки сжимали корзины, и лежащие в них сабли издавали негромкий, но хорошо слышимый, особенно в ночи, звон.
Надвинув небогатую чалму повара почти на самые брови, султан Шамс ад-Дин Мухаммад уверенно вышагивал впереди.
А ну как колдунья внутри разгадает обман и обратит их в… аистов. А ну как за воротами окажется множество воинов и султан не успеет произнести и первых трех слов спасительно фразы. Нельзя было придумать покороче! Например: «Убивают!!»
У входа в дом, богатый дом с колоннами и лепкой, их встретило двое слуг. Словно сама ночь соткала из нитей тьмы две огромные фигуры. Абу-ль-Хасану они показались демонами ночи, черными ифритами, из тех, что прокляты Аллахом и навечно приняли на облик и душу печать тьмы. Хотя нет, у ифритов нет души. Значит — на облик.
Только зубы и глаза жемчужными вставками белели на эбеновых лицах. Черные руки сжимали рукояти вороненых сабель. Если воины и уступали в размерах Джаваду, то ненамного.
— П-пайам, п-повар…
Голос султана заметно дрожал, и Абу-ль-Хасан уже отыскал достаточно храбрости, чтобы обратиться к владыке, дабы он прекратил безумное предприятие… храбрость собралась, а голос пропал. Вместо высокоотважного: «Бежим!» — горло родило лишь тихий хрип.
Слуги дружно указали на двери дома. Султан переступил порог, визирь за ним. Абу-ль-Хасану казалось, звон оружия в корзине был подобен крику муэдзина во влажном утреннем воздухе.
Длинный коридор освещался тусклыми светильниками, прикрепленными на большом расстоянии друг от друга.
Они шли, визирь дрожал, оружие звенело.
Двери, большие двери преграждали путь, двери и щель света меж приоткрытыми створками, и голоса из этой щели.
— О, господин мой, о мой возлюбленный, — говорила женщина, и голос ее показался Абу-ль-Хасану смутно знакомым, — позволь мне покидать дворец так же, как я возвращаюсь в него — твоим волшебством. Превращение в змею слишком мучительно, а острые камни царапают мое нежное тело.
— Горе тебе, проклятая, — отвечал мужской голос, и он был подобен разлаженному ребабу. — Клянусь доблестью черных (а не думай, что наше мужество подобно мужеству белых), если ты еще раз заведешь этот разговор, я перестану возиться с тобой и не накрою твоего тела своим телом. Разве не знаешь ты, что я болен, что силы уходят из меня, где обещанное лекарство, которое должно вернуть соки жизни в измученное болезнью тело! Или ты играешь со мной шутки себе в удовольствие, о вонючая сука, о подлейшая из белых!
— О любимый, о свет моего глаза, клянусь всем, что свято, лекарство есть и это так же верно, как то, что я в эту ночь стою перед тобой, ожидая расположения. Голова лекаря Дубана, которая помогла мне отыскать тебя, сказала следующее, а я в точности передаю ее слова: «Печень невинного юноши королевской крови, убитого и зажаренного в полнолуние, приготовленная лучшим в городе поваром, только она прогонит, описываемые тобой язвы и излечит тело от болезни». — И это так же верно, как и то, что сегодня полнолуние и с мгновения на мгновение в эту дверь постучится лучший в городе повар по имени Пайам, и принесет заказанное.