«Дубан? Колдунья разговаривала с головой врача Дубана? — подумал Абу-ль-Хасан. — Но как же так? Приближенным известно, что голова Дубана находится в сокровищнице султана, и многим известно, что никто не сможет войти в сокровищницу, если его не ввел сам султан. Ужели колдунья вхожа к Шамс ад-Дину? Ужели…» — взгляд визиря коснулся лица Шамс ад-Дина Мухаммада. Коснулся и бежал в испуге. Сейчас лицо султана Ахдада Шамс ад-Дина Мухаммада, было чернее ночи.
— Лучше ему поторопиться, — произнес мужской голос, — в противном случае, я потеряю терпение! Язвы, страшная болезнь, насланная Гассаном Абдуррахманом, точит мое тело!
При последних словах, Шамс ад-Дин Мухаммад выхватил корзины из рук Абу-ль-Хасана и ударил ими об пол. Крышка слетела, и оружие высыпалось на ковры. Схватив саблю, Шамс ад-Дин Мухаммад распахнул ногой двери и шагнул в комнату.
Абу-ль-Хасан, выбрав оружие и себе, поспешил за господином.
37
Окончание рассказа о визире Абу-ль-Хасане и о превратностях судьбы
Первое, что увидел Абу-ль-Хасан, войдя в комнату, вслед за султаном, был огромный черный человек. Полураздетый, он лежал на полу, на обрезках тростника. И одна губа его была, как одеяло, другая — как башмак, и губы его подбирали песок на камнях. И тело все было в струпьях и язвах. И настолько ужасен был вид его, что Абу-ль-Хасан сначала принял черного за дэва, что вылез из гор, дабы занять человеческое жилище.
Рядом с ужасным черным, склонив голову в почтительном поклоне, стояла… Заприма. Любимая наложница султана. Та самая Зарима, из-за которой Абу-ль-Хасан едва не закончил жизненный путь раньше отмерянного.
Увидев султана Шамс ад-Дина с оружием в руке, по облику которого было видно, что разум его улетел, и он перестал сознавать себя, Зарима закричала, и всплеснула руками, и попыталась закрыть собой черного возлюбленного, ибо Шамс ад-Дин Мухаммад направился к нему.
Но гнев мужчины сильнее любви женщины, Шамс ад-Дин оказался на месте раньше и, занеся саблю, ударил ею великана по шее и отрубил ему голову.
Увидев это, царевна тут же закричала страшным криком, а затем зашипела, словно змея.
Из коридора позади уже доносился топот слуг.
Не дожидаясь развязки, Абу-ль-Хасан закричал страшным голосом, так сильно, как позволяло ему желание жить:
— Во имя Аллаха милостивого и справедливого… Спасите!!!
Между тем, с царевной творились странные вещи. Тело ее удлинялось, руки втягивались, на коже, гладкой персиковой коже Заримы начали проступать темные чешуйки.
— Ты убил моего любимого, — говорила царевна, и слова ее походили на шипение. — Ты умрешь-ш-ш.
— Спасите! Спасите! — слова заготовленной фразы начисто покинули голову визиря.
— Сейчас-с-с-с.
Не дожидаясь окончания, Шамс ад-Дин шагнул к царевне, которая все больше напоминала змею, и, замахнувшись, рубанул по удлиняющейся морде. Змея шарахнулась от султана, из страшной раны полилась кровь.
Крики в коридоре усилились и умножились. Абу-ль-Хасан обхватил саблю потными руками, приготовившись сражаться или умереть, хотя одно другому отнюдь не мешало. Змея билась и шипела — страшная рана причиняла ей боль. Крики приблизились, и в помещение вбежали… верные мамлюки, во главе с черным, но таким родным Джавадом. С дождавшегося своего часа шамшера на пол капала рубиновая кровь.
Увидев это, а видимо боль еще не окончательно затмила разум, змея, бывшая царевной, изогнулась и стремительно скрылась в дыре, проделанной в противоположной стене комнаты. Дыра оказалась слишком мала, чтобы туда протиснулся взрослый мужчина, да еще в латах, но как раз достаточная для гибкого змеиного тела.
— Мы еще встретимс-с-с-ся, — донеслось из глубины, или это только показалось Абу-ль-Хасану, или его ушей достиг шепот султана:
— Мы еще встретимся.
ЧАСТЬ 2
Вступление
Во вступлении говорится о путниках, что волею судеб и того, кто вершит судьбами, собрались в некоторой пещере, что находится на далеком острове. Также повествуется о причине их неудобств и смятения чувств, но ни слова не говорится о том, что собрало столь разных людей на далеком острове.
Камень, закрывающий вход, отошел в сторону, и сердца сидящих были сжаты клещами страха. На все воля Аллаха — в этот раз камень был откинут только для того, чтобы, вместе с толикой света, впустить очередного узника, человека — как все здесь сидящие, волею Аллаха, в ожидании приговора судьбы.