— О матушка, — ответил я, — мы люди бедные, и нет у нас ничего, на что бы он позарился и устроил с нами штуку. Этот персиянин — старец праведный, и на нем следы праведности, и Аллах лишь внушил ему склонность ко мне.
И мать умолкла, затаив гнев. А мое сердце было занято, и сон не брал меня в эту ночь, так сильно я радовался тому, что сказал персиянин.
А когда наступило утро, я взял ключи и отпер лавку, и подошел ко мне тот персиянин. И я поднялся для него и хотел поцеловать ему руки, но старик не согласился на это и сказал:
— О Хасан, приготовь плавильник и поставь мехи.
И я сделал то, что велел мне персиянин.
Когда огонь разгорелся, персиянин спросил меня:
— О дитя моё, есть у тебя медь?
— У меня есть сломанное блюдо.
Персиянин велел тотчас сжать блюдо и разрезать его ножницами на мелкие куски. И я сделал так, как сказал старик, и изрезал блюдо на мелкие куски и, бросив их в плавильник, дул на огонь мехами, пока куски не превратились в жидкость. И тогда персиянин протянул руку к своему тюрбану и вынул из него свёрнутый листок и, развернув его, высыпал из него в плавильник с полдрахмы чего то, и это был порошок похожий на жёлтую сурьму. И старик велел мне дуть на жидкость мехами, и я делал так, как он велел, пока жидкость не превратилась в слиток золота.
И когда я увидел это, я оторопел, и мой ум смутился от охватившей его радости. И я взял слиток и перевернул его и, взяв напильник, обточил слиток, и увидел, что это чистое золото высшей ценности. И мой ум улетел, и я был ошеломлён и склонился к руке персиянина, чтобы её поцеловать, но тот не дал мне, а сказал:
— Возьми этот слиток, пойди на рынок, продай его и получи его цену поскорее, и не разговаривай.
И я пошёл на рынок и отдал слиток посреднику, и тот взял его и потёр и увидел, что это чистое золото. И ворота цены открыли десятью тысячами дирхемов, и купцы стали набавлять, и посредник продал слиток за пятнадцать тысяч дирхемов, и я получил его цену. И я пошёл домой и рассказал матери обо всем, что сделал.
Но мать стала надо мной смеяться и воскликнула:
— Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! — и умолкла, затаив досаду.
А я взял по своей глупости ступку и пошёл с нею к персиянину, который сидел в лавке, и поставил её перед ним.
— О дитя моё, что ты хочешь делать с этой ступкой? — спросил старик.
— Мы положим её в огонь и сделаем из неё золотые слитки.
И персиянин засмеялся и воскликнул:
— О сын мой, бесноватый ты, что ли, чтобы выносить на рынок два слитка в один и ют же день! Разве ты не знаешь, что люди нас заподозрят и пропадут наши души? О дитя моё, когда я научу тебя этому искусству, не применяй его чаще, чем один раз в год, — этого хватит тебе от года до года.
— Ты прав, о господин мой, — сказал я и сел в лавке и поставил плавильник и бросил уголь в огонь.
Тогда персиянин спросил меня:
— О дитя моё, что ты хочешь?
— Научи меня этому искусству!
И персиянин засмеялся и воскликнул:
— Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! Ты, о сын мой, малоумен и совсем не годишься для этого искусства. Разве кто нибудь в жизни учится этому искусству на перекрёстке дороги или на рынках? Если мы займёмся им в этом месте, люди скажут на нас: «Они делают алхимию». И услышат про нас судьи, и пропадут наши души. Если ты хочешь, о дитя моё, научиться этому искусству, пойдём со мной ко мне в дом.
И я поднялся и запер лавку и отправился с персиянином. И когда я шёл по дороге, то вдруг вспомнил слова своей матери и стал строить в душе тысячу расчётов. И я остановился и склонил голову к земле на некоторое время, и персиянин обернулся и, увидев, что я стою, засмеялся и воскликнул:
— Бесноватый ты, что ли? Я затаил для тебя в сердце благо, а ты считаешь, что я буду тебе вредить! Если ты боишься, я пойду с тобою к тебе домой и научу тебя там.
— Будет так, — ответил я.
И персиянин сказал:
— Иди впереди меня!
И я пошёл впереди него, а персиянин шёл сзади, пока мы оба не дошли до моего жилища. И я вошёл в дом и нашёл свою мать, и рассказал о приходе персиянина (а персиянин стоял у ворот), и она убрала для нас дом и привела его в порядок и, покончив с этим делом, ушла. И тогда я позволил персиянину войти, и тот вошёл, а я взял в руку блюдо и пошёл с ним на рынок, чтобы принести в нем чего нибудь поесть. И принеся еду и, поставив её перед персиянином, сказал:
— Ешь, о господин мой, чтобы были между нами хлеб и соль. Аллах великий отомстит тому, кто обманывает хлеб и соль.