— О, батюшка, от речей твоих разрывается мое сердце и вот-вот готово выпрыгнуть из груди. Поведай мне причину твоей печали, и если будет на то воля Аллаха, разделю я ее с тобой, и понесем мы дальше ношу вместе. Как сказал поэт:
— Султан, наш славный султан, Иблис его забери! Но не повторяй, дочь моя, слов этих ни в присутственном, ни в каком ином месте, и даже пребывая одна в доме, не повторяй их, ибо и у стен есть уши, а у ушей есть языки, длинные языки, кончики которых упираются прямо в стены дворца, в его двери, в его окна и крышу.
— Но, батюшка, ведь ты только что…
— Я пожил на этом свете, а старость, наряду с мудростью, дарит еще и некоторую смелость перед той, которую принято называть: «Разрушительница наслаждений и Разлучительница собраний». Султан, султан Шамс ад-Дин Мухаммад — да дарует Аллах ему малую горсть мудрости, а к ней несколько горстей рассудительности, до конца месяца, славного месяца раджаб повелел мне отыскать средство от страшной болезни, что, как ты знаешь, поражает жителей Ахдада и подданных нашего славного султана. Горе, ох горе мне, я ли не приглашал лучших лекарей и ученых мужей, сведущих в иных науках, я ли не осыпал их золотом, я ли не обещал великую награду — тысячи и тысячи динаров тому, кто освободит нас от этой напасти. Я ли — отчаявшись, не обращался к сихрам, колдунам-магрибинцам, огнепоклонникам магам и иным неверным. Не прогневил ли Ахдад их бога, хотя все мы знаем, а я свидетельствую в числе первых — нет бога, кроме Аллаха и Махаммад — пророк его. Словно этого мне мало, еще и рыбы!
— Что за рыбы, батюшка?
— Странные рыбы четырех цветов: белые, красные, голубые и желтые, что в последнее время все чаще начали вылавливать в прудах Ахдада. Иблис, Иблис поднял бурю и загородил Ахдад от взглядов Всевидящего! Горе, горе мне горе! Ну почему, почему я не погиб тогда, на охоте, когда жеребец — бесценный Ясир, что означает «легкий» понес подо мной, испугавшись крика загонщиков. Почему эта болезнь не пристала ко мне, тогда б я умер и не увидел бы тех несчастий, что постигнут близких по вине моей!
— Батюшка, — перебила отца Рашида, — когда я была маленькая, помнится ты рассказывал мне историю о царе Юнане, враче Дубане и об отрубленной голове.
— Ну да, это здесь при чем?
— Среди прочего, ты упоминал, что говорящая голова несчастного врача находится в султанской сокровищнице Ахдада.
— Находится, то есть, находилась, Шамс ад-Дин редко заходит…
— Почему бы не спросить у нее.
6
Продолжение рассказа второго узника
На берегу Пруда Дэвов Халифа-мудрый (а вслед за спутником станем и мы называть его так) и магрибинец остановились.
— Прочитай со мной «Фатиху», — сказал магрибинец, опускаясь на колени.
И Халифа прочитал с ним «Фатиху».
Затем магрибинец вытащил из своей поклажи шелковый шнурок и сказал Халифе:
— Скрути мне руки и затяни шнурок покрепче, и брось меня в пруд, и подожди немного, и если увидишь, что я высуну из воды поднятую руку, прежде чем покажусь весь, накинь на меня сеть и вытащи меня поскорее. Если же ты увидишь, что я высунул ногу, знай, что я мертв и оставь меня.
— Но, господин мой, хаджи, как же так… — всей мудростью своей Халифа старался понять происходящее.
— Не перебивай! Убедившись, что я мертв, возьми тогда моего мула и мешок и пойди на рынок купцов. Ты найдешь там еврея по имени Шамиа, которому отдашь мула, а он даст тебе сто динаров. Возьми их, скрывай тайну и уходи своей дорогой.
Упоминание платы развеяло сомнения Халифы, и он взял шнурок и крепко скрутил магрибинца. А тот еще говорил ему:
— Стягивай крепче!
Когда последний узел был затянут, магрибинец велел:
— Толкай меня, пока не сбросишь в пруд.
— С превеликим удовольствием, о господин мой, хаджи, — и Халифа толкнул его и сбросил.
Магрибинец погрузился в воду, а Халифа сел на берегу с намерением ждать его.
Прошло некоторое время, и вдруг высунулись ноги магрибинца. И Халифа-мудрый понял, что он умер, и взял мула и, оставив магрибинца, отправился на рынок купцов.
На рынке он увидел еврея, что сидел на скамеечке у входа в кладовую. И когда еврей увидел мула, он воскликнул: