Потом он глубоко вздохнул и произнёс:
И отец удивился и спросил:
— Что заставляет тебя плакать, о юноша?
И юноша отвечал:
— Как же мне не плакать, когда я в таком состоянии? — и, протянув руку к подолу, он поднял его; и вдруг оказывается — нижняя половина его каменная, а от пупка до волос на голове он — человек.
8
Продолжение рассказа третьего узника
На следующее утро, сразу после молитвы, я направился к кораблю, который стоял на якоре. А персиянин уже ждал меня, и капитан корабля ожидал меня. Едва я поднялся на корабль, персиянин закричал капитану и всем матросам:
— Поднимайтесь, дело кончено, и мы достигли желаемого!
И капитан крикнул матросам:
— Выдёргивайте якоря и распускайте паруса!
И корабль тотчас отчалил и поплыл при хорошем ветре.
Прошел день и ночь, и еще день и еще ночь, и я заметил, что ни капитан корабля, ни команда не выполняют обязательный пятикратный намаз, а молятся каким-то доскам с изображенными на них запретными человеческими лицами. Я рассказал об увиденном персиянину, а он ответил:
— Мы находимся на корабле неверных христиан, мало того, что они поклоняются доскам с изображенными на них запретными человеческими лицами, так еще время от времени, они зажигают перед ними огонь, и поклоняются и ему.
— Горе, горе им! Они поклоняются огню и доскам, вместо всевластного владыки, творца ночи и дня, и эта религия — бедствие среди религий!
И персиянин закивал головой и сказал:
— Воистину это так, сын мой, но мы плывем в страны, где все молятся только этому богу, и только этот корабль может доставить нас туда, так что наберись терпения и пусть Аллах всевидящий и всеслышащий укрепит твою душу и сердце и наполнит их терпением и кротостью.
И я ответил:
— Будет так.
И плыли мы по морю три месяца, и я плыл с неверными, подвергаясь мучениям. И когда три месяца исполнились, Аллах великий послал на горизонте сушу. И когда я увидел землю, я спросил у персиянина:
— О господин, куда мы направляемся? И не это ли цель нашего путешествия?
И тот ответил:
— О дитя моё, мы направляемся к Горе Облаков, где находится трава, с которой мы делаем алхимию. Но до нее еще плыть столько же.
И так мы непрерывно плыли еще в течение ещё трех месяцев, а после этого наш корабль пристал к длинной полосе суши, которая была вся покрыта камешками: белыми, жёлтыми, синими, чёрными и всевозможных других цветов, и когда корабль пристал, старик поднялся на ноги и сказал:
— О Хасан, поднимайся, выходи! Мы прибыли к тому, что ищем и желаем.
Пристав в берегу, я поднялся и вышел вместе с персиянином, и мы отдалились от корабля и скрылись с глаз. И персиянин сел и отыскал среди своих вещей кожаный мешок, расписанный письменами. Персиянин запусти в мешок обе руки, и вытащил их, и я увидел, что каждая рука сжимает по змее, и змеи шипели и извивались. Тогда персиянин бросил их на землю и произнес несколько слов на незнакомо языке, и в тот же час поднялась пыль, да такая что солнце скрылось от глаз. Я удивился поступкам старика и испугался и раскаялся, что пошёл с ним. И цвет его лица изменился, и персиянин посмотрел на меня и сказал:
— Что с тобой, о дитя моё? Клянусь огнём и мечом, тебе нечего меня бояться! Если бы моё дело не было исполнимо только с помощи твоего имени, я бы не увёл тебя с корабля. Радуйся же полному благу. А эту пыль подняло то, на чем мы поедем, и что поможет нам пересечь пустыню и облегчит её тяготы.
И прошло лишь небольшое время, и пыль рассеялась, открыв двух верховых верблюдов.
— Знай же, Хасан, — сказал персиянин, — это не змеи, а джины, и они могут принимать облик, какой пожелают, но не бойся, ибо поклялись они страшной клятвой служить мне.
И персиянин сел на одного верблюда, а я сел на другого, и припасы мы разделили между нами, и тронулись в путь.
Верблюды скакали по пустыне быстрым шагом, и от скачки развязался и упал мой пояс.
— Постой! — сказал я персиянину, — развязался и упал мой пояс, надо вернуться и забрать его.
И персиянин ответил:
— Как я уже говорил, о сын мой, это не простые верблюды, пока ты говорил, мы проскакали уже три месяца пути обычным шагом, а пока говорю я — еще три месяца.