— О, господин мой, хаджи, а где же среди этого волшебная трава, что превращает медь в золото?
Тогда старик затопал ногами и закричал?
— Что за глупый сын мне попался! Пойди и сделай, как я велел, а иначе я разозлюсь!
И персиянин повторил мне свои наставления во второй, в третий и в четвёртый раз.
— Я запомнил, но кто может устоять против чар, о которых ты упомянул, и вытерпеть такие великие ужасы?
— О Хасан, не бойся, это все тела без духа, — отвечал персиянин и стал меня успокаивать. А я воскликнул:
— Полагаюсь на Аллаха!
Я вернулся к воротам и постучал в них и услышал, как кто то говорит:
— Кто это стучит в ворота клада и не умеет разрешать загадки?
— Я, Хасан, сын Омара.
И ворота распахнулись, и ко мне вышел тот человек и обнажил меч и сказал:
— Вытягивай шею.
И я вытянул шею, и человек ударил меня и упал. И то же было у вторых ворот и дальше, пока не уничтожились чары семи ворот. И тогда вышла моя мать и сказала:
— Будь здоров, о дитя моё!
И я спросил:
— Что ты такое?
И женщина сказала:
— Я твоя мать, и у меня над тобой право кормления и воспитания, я носила тебя девять месяцев, о дитя моё.
— Снимай одежду, — сказал я.
— Ты мой сын, как же ты меня обнажаешь?
Но я воскликнул:
— Снимай, или я сниму тебе голову вот этим мечом! — И я протянул руку и, взяв меч, обнажил его над женщиной и сказал ей, — если ты не скинешь одежды, я убью тебя!
И спор между ними затянулся, и, наконец, когда я умножил угрозы, женщина скинула кое что, но я воскликнул:
— Скидывай остальное, — и долго с ней спорил, пока она не скинула ещё кое что, и дело продолжалось таким образом, и женщина говорила: «О дитя моё, обмануло в тебе воспитание!» Пока на ней не осталось ничего, кроме рубахи.
И тогда она сказала:
— О дитя моё, разве сердце у тебя каменное, и ты опозоришь меня, обнажив мою срамоту? О дитя моё, разве это не запретно?
Но, помня наставления, я оставался непреклонен и воскликнул:
— Снимай проклятая!
И она скинула рубаху и стала телом без духа.
И я вошёл и увидел золото, наваленное кучами, но не обратил ни на что внимания, и затем вошёл в комнатку и увидел кувшин, лежащий на золотом ложе. Тогда я взял кувшин и вынес его и подошел с ним к краю скалы и крикнул персиянину:
— Кувшин у меня, что дальше делать?
— Брось мне скорее его!
И я преклонился через край и бросил кувшин.
Когда персиянин поймал его, он запрыгал на одной ноге и воскликнул:
— О, негодяй, исполнено дело, которое я хотел от тебя! Если хочешь, оставайся на горе или кинься вниз на землю, чтобы погибнуть!
— О мой родитель, что это за поступки, и где хлеб и соль и клятва, которой ты мне поклялся?
И персиянин посмотрел на меня и сказал:
— О пёс арабов, разве подобный мне признает хлеб и соль? Я убил тысячу юношей таких, как ты, без одного, и ты завершишь тысячу! Я поклоняюсь лишь доскам с нарисованными человеческими лицами — это мой бог и только ему я служу!
И я понял, что стрела судьбы пронзила меня и воскликнул: «Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! Этот неверный схитрил со мной!» И я сел и принялся оплакивать себя и произнёс такие стихи:
14
Продолжение рассказа второго узника
— Заклинаю тебя Аллахом, — воскликнул Халифа, — расскажи мне, каковы дела тех, что утонули раньше, и что такое поистине эти рыбы, и в чем дело с евреем?
И магрибинец ответил: