35
Продолжение рассказа шестого узника,
— Не подскажите ли, любезные, где живет Халифа-рыбак?
— Рыбак? Не знаю я никакого рыбака!
— Рыбак? Здесь, насколько я знаю, живет Джудар-рыбак, а Халифа…
— Нет, во имя Аллаха, ты не прав! Джудар-рыбак живет на восточной улице, а эта — западная и здесь живет Халифа!
— Ты знаешь Халифу-рыбака?
— Конечно! И это так же верно, как то, что все в этом мире свершается по велению и милостью Аллаха. Мне ли не знать Халифу-рыбака! Вот слушай, что расскажу. Вижу я — ты человек нездешний, войдем же в тень и согнем колени, ибо история эта не коротка, но — клянусь Аллахом — достойна она быть написана на лучшем пергаменте золотыми чернилами. Так вот — отцы наши — мой и Халифы были дружны. А дружны они были, как река и рыба, птица и воздух, верблюд и колючка, то есть, жить не могли друг без друга…
— Что ты рассказываешь. Твой отец дружил с отцом Джудара-рыбака! И историей своей ты всех уже замучил!
— Джудар, Халифа, какая разница! Не перебивай! Видишь — человеку интересно!
— Я это… вспомнил… у меня дела. Идти надо… бежать. Мир с вами, добрые люди.
— И с тобой мир, незнакомец.
— Так вот, я и говорю — это был Халифа.
— Нет Джудар!
— Халифа!
— Джудар!
Тени, тени еще не появились вновь, слепой Манаф еще не прокричал призыв к фаджру — предрассветной молитве, а Абд-ас-Самад, которого внимательные слушатели помнят, как магрибинца, уже был на ногах и искал дом Халифы.
Два раза его обругали, один раз — отнеслись с подозрением, только что — едва спасся из словоохотливых объятий городского сплетника.
Халифа-рыбак, Халифа-мудрый имел дом в конце прохода мастеровых.
И вот он заперся у себя в доме, зажег лампу и принялся рассматривать перстень. Сделан тот был из желтого металла, и Халифа решил, что это — золото. И была сверху на нем печать, а на печати — письмена. Хоть Халифа и не очень понимал, но вещь казалась дорогой.
Подумав, Халифа-мудрый сказал сам себе: «О, Халифа, все люди знают, что ты — бедный человек, рыбак, а теперь у тебя завелся золотой перстень. Когда-нибудь ты не сдержишься и расскажешь о нем. И историю эту непременно услышит султан Шамс ад-Дин Мухаммад. И он придет к тебе и скажет: „Покажи мне перстень!“
А ты скажешь ему:
„О, повелитель, я человек бедный, и кто тебе сказал, что у меня есть перстень, который стоит две тысячи динаров и на котором имеется печать с письменами — налгал на меня. Ни со мной, ни у меня ничего такого нет“.
А султан не поверит, передаст тебя вали и скажет ему:
„Обнажи его от одежды и мучай побоями, и заставь его сознаться“».
При последних словах, Халифе стало так страшно, что он забился в самый дальний угол дома и накрылся одеялом.
И здесь Халифе-мудрому пришло в голову спасительное решение.
«Вот то, что освободит меня из ловушки: я сейчас встану и буду пытать себя бичом, чтобы закалиться против побоев».
Позади. Позади остался крик Манафа и полуденная молитва зухр, в которой Абд-ас-Самад проделал положенное число ракаатов фард и еще некоторое количество сверх положенного.
Старик в пыльной чалме сказал, что знает дом Халифы и сейчас подробнейшим образом описывал путь к нему.
— Пройдешь по этой улице до конца и выйдешь на площадь, с нее будет несколько выходов, так ты выбери тот, где угол мокрый. Пес Муслима по нескольку раз в день метит его, выделяя этот угол, среди прочих. Хозяева дома уже и ругались с хозяином пса, и даже водили его к кади.
— Муслима?
— Нет — собаку. И кади присудил тому не мочиться на чужое имущество, но пес — создание Аллаха — остался глух к словам судьи. Так вот, по этой улице дойдешь до переулка, где живет старая Фатима. Ты без труда узнаешь его, ибо с фаджра до иша Фатима ругается с соседями, и крик ее с легкостью перекрывает даже крик Манафа, так что жители переулка позже других приступают к молитвам.
— Мне свернуть в этот переулок?
— Зачем? Разве я говорил, чтобы ты в него сворачивал?
— Но… зачем же…
— Про Фатиму это я так, к слову. Ты же идешь дальше. Доходишь до середины, а вот здесь — сворачивай, в аккурат к дому Али-Шара, у него еще одна створка ворот перекосилась, и он никак не соберется подчинить ее.
— Здесь?
— Не перебивай! Зайдешь во двор Али-Шара и передашь ему от меня привет, спросишь, как здоровье.