— Вот, возьми свои две тысячи динаров, и даже тысячу сверх договоренного, отдай мне мой перстень!
— Будь проклят ты и все магрибинцы, и все перстни, и все богатства мира! — был ответ. — Воистину, от них только горе!
Вот и вся история про Халифу-мудрого, а откуда она известна мне, про то я промолчу.
36
Продолжение повествования седьмого рассказчика
Голые стены.
Холодный камень выдавливал из воздуха остатки влаги, так что казалось — камень сочится слезами тысяч узников, побывавших здесь.
Света узникам не давали, и Камаким-вор руками прощупал каменный мешок, в котором очутился по милости Аллаха и не в меру глазастого медника.
Руками.
До рассвета, до крика слепого Манафа, обозначающего начало нового дня, оставалось всего ничего. А значит — прощай рука. Правая.
У Камакима не было сомнений в решении кади. Милостивый Аллах придумал только одно наказание для вора.
А Камаким был вор. И гордился этим.
Кому будет нужен однорукий? Кто возьмет его на службу? Да и умеет ли он что-либо, кроме воровства?
Камаким не спал всю ночь. Придумывал планы побега. Остроумные и, вместе с тем, полные уважения свои ответы кади. Оправдания, как и почему кошель чужеземца мог оказаться у него. Честно пытался выдавить слезу раскаяния.
И баюкал, баюкал правую руку, как мать баюкает любимое дитя.
Он думал, за ним придут сразу после фаджра. Крик слепого Манафа доставал даже сюда. До самого дна Ахдада. Думал, ждал, боялся, надеялся. Злился.
Не пришли.
Потом думал, придут после зухра.
Думал, ждал, надеялся, злился.
Не пришли.
Потом думал, придут после асра.
После асра пришли.
Дверь отворилась, плечистый тюремщик бросил короткое:
— Выходи!
Камаким вышел.
За дверью, вместо стражников, стоял чужеземец, тот самый у которого Камаким стянул кошель.
— Пошли со мной, — сказал чужеземец.
Мало что понимая, Камаким пошел.
37
Продолжение повествования пятого узника
Выслушав рассказ заколдованного юноши, отец обратился к юноше и сказал ему:
— О, ты прибавил заботы к моей заботе, после того как облегчил моё горе. Но где твоя жена, о юноша, и где могила, в которой лежит раненый черный?
— Черный лежит под куполом в своей могиле, а жена — в той комнате, что напротив двери, — ответил юноша. — Она приходит сюда раз в день, когда встаёт солнце, и как только придёт, подходит ко мне и снимает с меня одежды и бьёт меня сотней ударов бича, и я плачу и кричу, но не могу сделать движения, чтобы оттолкнуть её от себя. А отстегавши меня, она спускается к рабу с вином и отваром и поит его. И завтра, с утра, она придёт.
— Клянусь Аллахом, о юноша, — воскликнул отец, — я не премину сделать с тобой доброе дело, за которое меня будут поминать, и его станут записывать до конца времён!
— Знай, о чужеземец, — ответил юноша, — жена моя — страшная колдунья и черный тоже колдун, и тебе не одолеть их, пока прислуживает им джин — раб кувшина.
— Что же мне делать! — воскликнул отец.
— Завладей кувшином, и тогда джин станет прислуживать тебе, и мы с помощью Аллаха сможем победить колдунов.
И отец с юношей беседовали до наступления ночи и легли спать; а на заре отец поднялся и направился в помещение, где был черный.
Он увидел свечи, светильники, курильницы и сосуды для масла и, подкравшись к черному, ударил его один раз и оглушил и, взвалив его на спину, оттянул в самую дальнюю комнату, бывшую во дворце. А потом он вернулся и, закутавшись в одежды черного, лёг в гробницу.
Через минуту явилась проклятая колдунья и, как только пришла, сняла одежду со своего мужа и, взяв бич, стала бить его. И юноша закричал:
— Ах, довольно с меня того, что со мною! Пожалей меня, о жена моя!
Но она воскликнула:
— А ты пожалел меня и оставил мне моего возлюбленного?
И она била его, пока не устала, и кровь потекла с боков юноши, а потом она надела на него волосяную рубашку, а поверх неё его одежду и после этого спустилась к черному с кубком вина и чашкой отвара. Она спустилась под купол и стала плакать и стонать и сказала:
— О господин мой, скажи мне что-нибудь, о господин мой, поговори со мной!
И произнесла такие стихи:
38
Продолжение рассказа третьего узника