Городская церковь стояла на восточной окраине города, и ее западный фасад выходил прямо на рыночную площадь. Ее легко можно было узнать по изогнутой колокольне, которую на протяжении многих лет все отстраивали и отстраивали заново. Наш маленький городок, в отличие от крупных и значительных поселений, не мог позволить себе красивое место для отправления религиозных обрядов. Побеленные стены нашей церкви были уродливыми и грязными, неф и алтарь лишены украшений. Как говорилось в записях, это было самое старое здание на многие мили вокруг, построенное в те времена, когда Карл I Великий еще являлся королем язычников.
В перерывах между службами двери церкви были закрыты, но не заперты, и любой паломник в поисках утешения и успокоения мог зайти внутрь. Я никогда не приходила сюда за милостью Божьей, поскольку, если у меня и было святое место, это была Роща гоблинов. Я сомкнула ладонь вокруг кольца на шнурке и почувствовала себя так, будто готовилась совершить противозаконный, хулиганский поступок. Глядя на деревянные двери, впервые в жизни я заметила, что панели, покрывающие их, украшены резьбой. Фигуры были странными, некрасивыми и кривыми, но детали показались мне симпатичными. Мой взгляд привлекла нижняя часть правой панели, на которой была изображена высокая, худая фигура с бараньими рогами, стоящая посреди цветочного поля. Розы? Маки? …Дьявол? Я прищурилась. Вдоль краев как будто было что-то нацарапано, но очень уж неразборчиво. Письмо? Послание?
Я опустилась на колени, чтобы взглянуть вблизи. Готическим шрифтом там были выведены слова: Ich bin der umgedrehte Mann[13].
«Я – мужчина наоборот».
Дурное предчувствие ледяными пальцами царапнуло мне спину. Я вздрогнула, и волоски на руках встали дыбом.
«Незнакомец приходит, цветы уходят».
Я подскочила и, испуганно взвизгнув, споткнулась о подол собственной юбки. Рядом со мной стоял старый пастор, который возник из ниоткуда, как поганка после весеннего дождя. Я узнала его по пучкам волос на макушке и большому безразмерному черному платью. В этих краях он являл собой привычное зрелище: обычно пастор сидел на ступенях церкви, будто на насесте, как странная маленькая горгулья, и глядел на прохожих из-под кустистых белых бровей.
– П-простите?
– Надпись. Вот что там написано: «Незнакомец приходит, цветы уходят». – Пастор указал на панель передо мной, на которой была вырезана фраза на латыни: HOSTIS VENIT FLORES DISCEDUNT.
Фигура с рогами исчезла, и на ее месте оказался юноша с вытянутыми вперед руками. Его голову венчала корона, а вокруг него резвились и играли ягнята. Это было изображение нашего Владыки и Спасителя, а не дьявола. Не Эрлькёнига.
Я не сошла с ума. Не сошла.
Не сошла.
– Д-да, понимаю, – заикаясь, пролепетала я.
Темные глаза пастора заблестели. При ближайшем рассмотрении я заметила, что мягкие как хлопок волосы торчали и из его ушей, вдоль челюсти и по краю подбородка, делая его похожим на только что вылупившегося цыпленка.
– Ты можешь? Ты можешь видеть то, что перед тобой, но видишь ли ты дальше кончика своего носа?
– Простите? – В замешательстве спросила я и смущенно поднесла ладонь к носу.
Он этого как будто не заметил.
– Читая древние истории, можно многое узнать, – продолжал он. Старый пастор вел церковный реестр, записывая даты рождения, бракосочетания и смерти в нашем городке. – Ты начинаешь видеть модели. Циклы. Ты понимаешь: то, что приходило раньше, придет снова.
У меня не было ответа на столь загадочное утверждение, так что я промолчала. Я начала жалеть, что пришла сюда.
– Но я не думаю, что ты здесь для того, чтобы изучать древние истории, фройляйн, – произнес пастор с лукавой улыбкой.
– Я… г-мм… нет. – Мои пальцы переплелись в складках передника, и я набралась мужества озвучить свою мольбу. – Я пришла… я пришла просить вас об одной милости.
– Милости? – Пушистые и белые как хлопок брови заинтересованно поднялись. – Что Божий дом может для тебя сделать, дитя мое?
Я опустила глаза в пол.
– Наши… наши запасы соли истощились, герр пастор, и я… я была бы очень благодарна вам за вашу помощь и… милость. – Мои щеки горели от стыда, накалив воздух вокруг моего лица.
– Ах. – Голос старика звучал бесстрастно и спокойно, но мне не хватало духу посмотреть ему в глаза. – Это Констанца?
Вопрос напугал меня и заставил-таки на него взглянуть. Прочесть выражение его темных глаз было невозможно, но я ощутила признаки жалости. Жалости и… сочувствия.
– Не совсем, – осторожно сказала я. – Но она, скажем так, была в этом замешана.
13
Umgedreht (