Несколько минут Шу и Дайм болтали о какой-то шутливой ерунде, наслаждаясь вернувшейся свободой и открытостью. И снова возлюбленная оставила решать ему, идти дальше или оставить пока, как есть. Маркиз тоже готов был сейчас принять любое его решение - и спокойно уйти, и ждать сколько понадобится. Ну так он же просил доверия? Хоть и не ожидал, что получит его так сразу и безоговорочно. Непривычно. И слишком быстро. Но... обычные человеческие игры неуместны между теми, кто видит друг друга насквозь и принимает как есть. И, пожалуй, вовсе не нужно делать скидку на непривычность. Зачем отговорки перед самим собой?
- Вашему сиятельству не кажется, что анекдоты лучше пойдут с утра?
Не дав Шу опомниться, Хилл подхватил её на руки и отступил на шаг назад. Приглашающе улыбнулся Дайму и, не оборачиваясь, понес принцессу наверх. И, едва спустил её на пол в спальне, две пары рук принялись срывать с него одежду.
Он застонал, когда возлюбленная выскользнула из объятий и подтолкнула его к Дайму. Гибкое полуобнаженное тело, твердые мышцы бойца под пальцами, властные губы, пахнущие коняком. Глубокий и жаркий поцелуй, почти укус, сплетающиеся, словно в смертельной схватке, языки. Низкий рык и вжавшиеся друг в друга напряженные бедра. Нетерпеливые нежные руки, стягивающие остатки одежды и толкающие обоих на постель. Руки, отрывающие за волосы от почти покоренного зверя под ним.
Опрокинув его, Шу скользнула сверху и впилась в губы. Они не успел усадить её на себя, как его бедрами завладели мужские руки. Тут же за ними последовал и рот, заставив Хилла закричать.
Голова кружилась, поток желания и восторга уносил в неведомые дали. Хиллу казалось, что он пьян. Пьян страстью и нежностью, запахами и прикосновениями, стонами и вздохами. Он погружался в водоворот ощущений. Два обнаженных тела - бледное и смуглое, хрупкое и сильное. Запах хвои и кувшинок, мускуса и меда... Две пары глаз - сиреневых и бирюзовых - светящихся желанием, два сердца, стучащих в унисон с его собственным.
Хилл вынырнул из наваждения, задыхаясь и горя. Откатился от сплетенных в объятии тел, ловя ртом прохладный воздух. И засмотрелся. На разметавшиеся черные пряди, зажмуренные глаза, закушенную до крови губу... на дерзко розовеющие соски и смуглую руку, сжимающую маленькую грудь. На гибкого, сильного мужчину, скользящего вниз, ко впадине пупка, приникающего губами к завиткам меж стройных раскинутых ног.
Тонкие, почти жалобные стоны и горький, терпкий запах лишали его рассудка. Крохотная алая капелька на её губах притягивала и звала... Хилл слизал её, и встретил затуманенный шальной взгляд. Шу притянула его к себе, раскрывая губы, и вцепилась ногтями в плечо.
Он пил её блаженные стоны, проникая языком в глубину рта, кусая нежные губы. Ласкал и терзал твердую бусинку соска, охватывал ладонью грудь, и гладил руку, чувствуя каждую её хрупкую косточку. Спустился ниже, к бедру, и встретился пальцами с другой рукой, мужской.
Вспышка нестерпимого желания пронзила Хилла, когда Шу закричала. Прямо ему в губы. И забилась в экстазе. И тут же он почувствовал, как Дайм отодвигается от неё, отдавая... он вмял возлюбленную в постель своим телом и вонзился в содрогающееся лоно. С каждым толчком из её горла рвался крик, ногти вонзились в его ягодицы, ноги оплели бедра.
Приподнявшись на локтях, он смотрел в искаженное страстью запрокинутое лицо. И вбивался в неё все глубже, все сильнее. И сам кричал, изливаясь в жаркую, тесную влажность.
Тяжело дыша, он упал на неё - Шу так и не выпустила его из объятий, из себя.
- Тигренок, любимый... - шептала она устало, оглаживая его плечи. - Мой солнечный...
Ему не надо было видеть, как она улыбается довольно, он и так это чувствовал. И ещё он чувствовал восхищение и желание мужчины, смотрящего на них. Хилл поднял голову и взглянул на него. Прямо в светящиеся бирюзовые глаза. Голодные глаза.
- Моя.
Хилл поцеловал её, властно раскрывая податливый рот языком, снова вжимаясь в неё всем телом, утверждая права собственности.
- Моя... - глядя в распахнутые сиреневые глаза любимой - но для голодного хищника рядом. Хищник в ответ довольно засмеялся и придвинулся вплотную
- Хилл... ещё, милый...
Шу облизала припухшие губы и подалась бедрами ему навстречу. Порочная, жадная улыбка и полуприкрытые глаза, красные следы укусов на белой коже... Хилл глухо зарычал и вошел в неё до конца, снова полный сил и страсти.
И, словно этого могло оказаться мало, почувствовал на пояснице сначала сильные руки, и тут же губы. Охваченный огнем вожделения, он не противился, когда Дайм развел его ноги и устроился между ними, лаская языком спину и жестко сжимая бедра.
- Ты хочешь, любовь моя? - спросила Шу. Одной рукой она крепко держала его за волосы, а другой - Хилл чувствовал - лаская руку Дайма на его ягодице.
- Да... хочу...
Кожа под мужскими пальцами горела, от поцелуев и укусов разбегались острые мурашки. Хилл чувствовал себя свободным, диким животным, не знающим никаких запретов. Все, что доставляет наслаждение - все правильно. Брать и отдавать... властвовать и покоряться...
Влажный, жаркий язык, облизывающий место слияния двух тел, и твердые скользкие пальцы, проникающие в напряженное отверстие, трепещущее нежное тело под ним, тесная глубина, сжимающая его - Хилл стонал, теряя разум окончательно. Он был сейчас не только собой, но и Шу, и Даймом. Чувствовал их жажду и удовольствие, обладал и отдавался - языку, лижущему оба тела, мужское и женское, и двум настойчивым рукам, проникающим в мужское тело и в женское.
Он позволял растянувшим его пальцам управлять ритмом танца. Скользил во влажном лоне и не отрывал взора от сиреневых колдовских глаз. Пил её удовольствие и отдавал свое. И закричал вместе с ней, когда горячее и твердое вонзилось ему меж ягодиц, обжигая и терзая.
Боль, смешанная с острым наслаждением, проникала в него и изливалась низкими стонами. Боль текла из его тела к обоим любовникам и возвращалась блаженством. Хилл плавился, сгорал и рождался заново между двумя возлюбленными, отдавал всего себя и получал в ответ вдвое больше.
И в длинный, бездонный миг освобождения перестал различать, где Шу, где Дайм и где Тигренок, растворился в трех слитных криках, в трех содрогающихся телах. В одной любви. На всех.
***
Леди Таис пребывала в обиде. Не просто так в обиде, а в глубочайшей и темнейшей из всех возможных обид. Такого подлого удара в самое сердце она не ожидала! И от кого! От родного отца! Что за блажь, заставить её этот вечер провести дома? Какое имеет значение, что завтра прием в их собственном доме, если сегодня празднуют помолвку Закерима и леди Тейсин? Все танцуют, веселятся, Кей наверняка флиртует с какой-нибудь красоткой... а она сидит дома! Как дурочка деревенская.
После того как седьмая попытка уговорить отца все же съездить к Тейсинам хоть на полчасика с треском провалилась, леди Дарниш разозлилась всерьез. И, назло всем - и тирану отцу, и изменнику Кею - твердо решила несмотря ни на что наслаждаться жизнью. И раз приходится ограничиться пределами особняка и парка, что ж, этого достаточно. И на сегодня хватит одного кавалера, пусть не монарха и не богача, зато галантного и влюбленного.
В отличие от леди Дарниш, виконт Туальграм был честно и откровенно зол. Дело застряло, а Её Высочество требовала немедленных результатов - и не давала больше денег. Посему Морису приходилось уже второй день сказываться нездоровым и отклонять все приглашения. Не появляться же в свете дважды в одном и том же, чтобы в тот же час снова поползли слухи о его шатком финансовом положении? Последние два костюма он приберегал для завтрашнего приема у Дарнишей и субботнего у Свангеров.
Капризная девчонка уже два дня была вне досягаемости. Ни на один прием не являлась, сменила маршрут утренних прогулок, заставив его битый час выискивать её по демонами проклятому парку. И, что самое досадное, ни вчера, ни сегодня он так её и не нашел.