Пожалуй, скорее можно говорить о различии, нежели о сходстве этих двух художников. И различие это прежде всего в отношении к изображаемому. Кэтрин Мэнсфилд подчеркнуто объективна. Она предоставляет читателю судить о происходящем, а сама тончайшими штрихами наносит фигуры героев, скупо, но выразительно намечает обстановку. Авторская речь у Мэнсфилд за немногими исключениями нейтральна, из нее не почерпнешь много сведений об отношении писательницы к ее героям и событиям.
Не таков Коппард. Он вторгается в повествование весь — насмешливый, ироничный, не боящийся открытых характеристик своих героев, прямой, чуточку даже старомодный обличитель. У него очень мало бессюжетных рассказов и почти нет того, что принято называть словом «подтекст» и что является излюбленным приемом многих больших художников. И если герои Мэнсфилд чаще всего говорят вполне литературным языком, Коппард нередко строит речевую характеристику на каком-нибудь местном диалекте, не гнушаясь просторечных оборотов лексики и синтаксиса, а также всякого рода погрешностей против языка («Никогда я не слыхал, чтобы люди в жизни говорили как в книгах», — пишет он в автобиографии).
Трудно найти сходство также и между рассказами Коппарда и, скажем, Олдингтона, художника куда более тонкого, или Сомерсета Моэма, великого мастера остро сюжетной новеллы, любителя сложной, запутанной интриги, однако «несомненно оторванного от народа», как пишет о нем Джеймс Олдридж[2].
Если же говорить о влияниях, то среди современных ему английских прозаиков ближе всех, пожалуй, был Коппарду Томас Гарди. В автобиографии Коппард неоднократно восторженно отзывается о нем, особенно высоко оценивая романы «Вдали от шумной толпы» и «Джуд Незаметный», а также рассказы из цикла «Маленькие насмешки жизни». Ирония авторской речи Коппарда, строгая продуманность речевых характеристик, беспощадная правдивость, подчас даже жестокость некоторых его рассказов (например, «Джудит», «Черный пес» и др.) — все это напоминает те же качества прозы его старшего современника. Из рассказов, помещенных в настоящем сборнике, наиболее явственно традиции Гарди ощущаются в «Скупщике». Когда читаешь начало этого рассказа, невольно вспоминаются «Старинные характеры» Гарди, хотя ни в сюжете, ни в героях нельзя найти ни малейшего сходства. Общее здесь в пейзаже, в событиях и характерах, выхваченных прямо из гущи жизни, а главное — в тональности этих произведений.
Можно с уверенностью говорить о воздействии на Коппарда творчества Диккенса и Мопассана, а также русской литературы, которую он хорошо знал и любил.
«Четверо великих русских, — писал он в автобиографии, — Чехов, Тургенев, Толстой, Достоевский, столь превосходно переведенные Констанцией Гарнет, постоянно завладевали мною благодаря своему непревзойденному мастерству. В моем представлении о них Чехов всегда был во главе этого блистательного квартета, но мне трудно бывало решить, в какой последовательности распределить мое преклонение между остальными тремя. Читая Достоевского, особенно его роман „Идиот“, я думал, что правильнее всего поставить его сразу же вслед за Чеховым… поклонялся этому изумительному безумию. Но стоило мне обратиться к „Воскресению“, и Достоевский тут же уступал свое место Толстому, которого в другое время — а это во многом зависит от настроения читателя — сразу же заменял Тургенев, особенно после того, как я прочел его потрясающий, незабываемый рассказ „Уездный лекарь“ из „Записок охотника“. Романы Тургенева я никогда не мог оценить столь же высоко, как романы Толстого или Достоевского; без сомнения, мое восхищение „Записками охотника“ в какой-то мере может быть объяснено свойственным мне особым пристрастием к рассказу».
Коппард необычайно высоко ценил Чехова, ставя его как рассказчика даже выше Мопассана. Когда в 1923 году в Лондоне вышла монография У. Джерарди «Антон Чехов», Коппард опубликовал большую рецензию на эту книгу, показав не только настоящее знание произведений русского писателя, но и глубокое понимание его творчества. Книга Джерарди была первым исследованием жизни и творчества русского писателя в Англии, и не кто иной, как Коппард, был первым ее рецензентом. Это лишний раз подчеркивает глубокую заинтересованность Коппарда в том, чтобы творчество Чехова получило в Англии правильное и непредубежденное истолкование[3].
2
Джеймс Олдридж, Предисловие к кн.: Сомерсет Моэм, Дождь, рассказы, изд-во «Иностранная литература», М, 1961, стр. 11.
3
Подробнее об этом см. в статье Г. Пучковой «Альфред Коппард и Чехов». — Уч. зап. МГПИ им. В. И. Ленина, т. 245, М. 1966.