Понимая подлинную сущность западной демократии, Коппард до конца жизни (он умер 13 января 1957 года) призывал всех объединить усилия против военной опасности. Он был также одним из инициаторов сплочения писательских сил Англии в защиту мира. В 1952 году он в составе делегации прогрессивных английских писателей посетил Советский Союз и по возвращении на родину сделал многое для налаживании и укрепления культурных связей между нашей страной и Великобританией. «Вот уже сорок лет рассказы и пьесы Чехова оказывают влияние на английский роман и новеллу, глубоко воздействуют на английский театр, — пишет он в приветствии съезду писателей. — Мы знаем, что в вашей стране нашего Шекспира ценят столь же высоко, как и у нас. Сколь же нелепо отрывать в настоящее время друг от друга англичан и русских, чувствующих взаимную симпатию»[8].
Творческая жизнь Коппарда длилась около четырех десятилетий, а в двадцатом веке это немалый срок для развития литературы любой страны. Моды, вкусы, симпатии за это время неоднократно менялись. Менялось и творчество Альфреда Коппарда, усложняясь, лишаясь иллюстративности, «заданности» его ранних вещей. Но, углубляясь во внутренний мир своих героев, совершенствуя их образы, расширяя круг тем, Коппард никогда не сходил со своих твердых и ясных позиций. Он не пережил увлечения фрейдизмом, его не занимали различные виды и формы абстрактной литературы; он много писал о любви, но всегда обходился без обнаженной эротики, оставаясь целомудренно-сдержанным. Быть может, эти его свойства кое-кому и казались старомодными, жизнь какого-нибудь бедняги Боллингтона — пресной, а радости и горести Фими Мэдиган или Дэна Нейви чересчур незначительными. Возможно, в этом и следует искать причину того, что у себя на родине Коппард так и не был удостоен серьезного критического исследования.
Альфред Коппард никогда не следовал моде, не был певцом английской аристократии; он всегда оставался самим собой в стремлении говорить правду о своей стране и своем народе, в неустанной борьбе против фашизма, за мир, за человечность.
Э. Урицкая
РАССКАЗЫ
Дитя Помоны
Джонни Флинну только что исполнилось семнадцать лет. Теперь его нельзя было бы назвать мальчиком, не рискуя рассердить его, или молодым человеком, не желая вогнать его в краску; но румяная, шумливая и подчас надоедливая матушка Флинн с удовольствием употребляла оба этих обращения — ведь ее отпрыск был такой бледный в слабенький, но в то же время он уже посвящал свои думы и чаяния многим проблемам, вполне достойным мужчины Например, брак был одной из таких проблем. Этим общественным установлением он восхищался, хотя радости брака, если таковые имелись в наличии, он пока что не слишком стремился проверить на собственном опыте; что же до трудностей и бедствий брачной жизни, то они, как отмечала вдова Флинн, являлись предметом его упорного скептицизма — скепсис был вообще наиболее зримой чертой характера Джонни Флинна.
Что касается его сестры Помоны, то она, конечно, еще не была замужем: ей минуло всего шестнадцать — возраст чересчур ранний для подобного блаженства; и тем не менее она готовилась произвести на свет ребеночка! Джонни бранился с матерью по различным поводам, она обожала эти ссоры, они ее забавляли; но на этот раз, кажется, она разозлилась по-настоящему, а может быть и притворялась рассерженной — это было плохо, куда хуже, чем если бы она действительно вышла из себя.