Здесь, на пылающем пожарами, разграбленном севере, он снял волчий камень с шеи и положил его в свой кошель. Не касаясь тела, камень не мог влиять на него. Все его ощущения тут же обострились, словно он вылечился от сильного насморка. Он втянул ноздрями воздух — дым и холодный металл; из каждого загона для скота, коровника, лошадиного стойла просачивался острый ужас. Он пощелкал языком по нёбу. Пройдет день, а может, неделя — и он обретет то магическое чувство, которое приведет его к ней. Сможет ли он смотреть на нее? Внутри нее было что-то такое — звук или форма, — что звало его к ней. Руна, но не светлая, как все остальные, а темная. Она была в Беатрис, а до нее — в других. Будет ли она похожа на его жену? Он надеялся, что нет.
И снова крики. Они опять кого-то убивали. На этот раз он вышел, чтобы посмотреть, — любопытство, граничащее с отвращением, взяло над ним верх. Стремительный бег, топот ног. Мальчик лет тринадцати бежит от горящего дома к полям. Норманны молчат, равнодушно глядя ему вслед. Ребенок не одет для такой погоды — рубашка, штаны и рваные ботинки, хлопающие на бегу, словно шамкающий рот.
Утром воины погнались бы за ним. Теперь, в конце дня, они дали ему уйти из жалости к коням. Животные устали от погони.
Луис ощутил позыв к преследованию. Этот сбивчивый бег мальчика, запах его страха были большим соблазном для волка. Но он был человеком. Он хотел, чтобы мальчик спасся. Почему именно этот? Зачем выбирать один голыш на берегу из тысяч других? Зачем? Доводы разума утонули в потоке убийств, затопившем эту землю. Зачем его спасать? Луис завидовал умершим, тем, кто вырвался из трясины чувств и потерь. Может быть, мальчик напомнил ему ребенка, которого он когда-то знал, — сына, выросшего, состарившегося и умершего на его глазах.
— Нам нужно найти кого-нибудь, кто приготовит для нас пищу и разобьет лагерь на ночь, — сказал Луис.
Роберт Жируа, рыцарь, руководивший их небольшим отрядом, покачал головой.
— Мы дойдем до следующей фермы и там останемся на ночь. Фермеры приготовят ужин и могут перейти на нашу сторону, а перед сном мы перережем их, оставив себе кого-нибудь на ночь позабавиться.
— Он, кажется, кузнец. Лучше оставить его в живых.
— Откуда ты знаешь?
— Кузница.
— Ему понадобятся молоты. Я не хочу, чтобы он шатался тут с молотом в руках.
— Я возьму молот.
— Ты чересчур мягкосердечен, чужестранец.
Воины звали Луиса «чужестранец», потому что он прибыл с востока и у него были восточные манеры. Да и стиль одежды у него был тогда восточный — свободные штаны, изогнутый меч, тюрбан. Он пришел с дарами к королю Вильгельму и был принят им. Скоро он перенял обычаи двора, но оставил себе свой кривой меч. Речь его была странной, устаревшей — он пользовался словами, которые знали только старики. И, конечно, у него не было доли в награбленной добыче. Многие воины относились к нему пренебрежительно.
— Я практичный человек.
— Как хочешь. Не жаль загнать лошадь, гоняясь за ним, — давай. И хватит возиться с этим камнем. С ума меня сводишь своими дикарскими привычками.
Луис понял, что дергает бечевку, на которой висел камень. Он вернул его в кошелек, пустил коня вскачь и двинулся вперед, в дикие поля за фермой.
Мальчишка уже отбежал к лесу на добрых три мили. Луис пока не ощущал его отчаяния, бьющего в нос подобно запаху жареного мяса, — как ощущал бы, будь он волком, — но ему это было не нужно. Спотыкаясь в своих шлепающих ботинках, мальчик завывал на бегу.
Лошадь плохо слушалась — камень, подавляющий волчью натуру Луиса, теперь позволял животным чуять ее присутствие. Еще несколько дней без него — и придется ходить пешком. Неделю назад он мог весь день бежать, преследуемый голодом, и находил добычу за каждым деревом, на каждом повороте.
Мальчик хрипел и свистел на бегу, словно плохо сделанная флейта, копыта коня аккомпанировали ему ударными. Луис знал, что парень его не поймет, так что говорил больше для себя:
— Здесь опасно. Возвращайся. Ты замерзнешь в лесу. Возвращайся.
Один ботинок у беглеца совсем порвался от ударов о твердую землю; он упал, поднялся и теперь стоял, тяжело дыша. Луис обошел его на лошади, чтобы отрезать путь к лесу, но мальчишка увернулся, обежал коня и снова помчался. Со стороны норманнов послышался хохот.