– Всему свой черед, милый, – с трудом проговорила она. – Всему свой черед. Сейчас речь о тебе, ты не возражаешь, если я продолжу?..
«Откуда она взялась? – думал Торгар, вися ночью на своих веревках. – Откуда?
Она знает, как живут дети Орды, чисто разговаривает – стало быть, сама жила в Орде. А жить она там могла только рабыней. И если предположить, что так оно и есть…
Ха. Откуда берутся рабыни? Их так же забирают девочками отовсюду, и чем моложе, тем лучше. А как приводят в Орду – начинают пользовать. Все, кому не лень, по сколь угодно раз. Даже у меня, ублюдка, нередко кто-то был. Есть рабыни хозяйские, а есть ничьи – то есть, бывшие чьи-то. С такими и вовсе обращаются хуже, чем с собаками. Они живут в Орде, растут в Орде, убивают одна другую из-за ломтя лепешки и продаются любому пастуху за тот же ломоть. Если, например, такая ничья вырастет, сбежит и получит власть над тем, у кого она когда-то вымаливала объедки… Отец небесный, ай, как я тому не позавидую.
Если она все знает про мое детство – гадать нечего. Это та самая сбежавшая рабыня, больше некому. Интересно, если я заведу речь про объедки – хватит ли у нее духу, чтоб тут же не перегрызть мне глотку? Если уже я полезу ковыряться у нее в памяти? Начну в подробностях рассказывать, как ее пользовали, сколько, куда, чем, в каком возрасте – удержится?
Да ни в жисть.
Ну уж, по крайней мере, у меня теперь есть, чем заткнуть ей рот».
Ночь снова казалась бесконечной. Мысли становились все менее кровожадными: чумазые тощие бродяжки с мольбой в глазах – зрелые, незрелые, с несформировавшейся грудью, беспалые, безухие, с вечными синяками, с рубцами от плетей, в затрепанных ошейниках, безумные, сломленные, ничьи – одна за другой стали проплывать перед глазами. Сколько их было? Ай, и не счесть. У кого достанет ума примечать каждый росток полыни, втоптанный в пыль?
Сегодняшние мысли совершенно не нравились Торгару, а сырости на щеках он уже и не замечал.
Ведьма была в бешенстве. В умопомрачительном, цветастом бешенстве. Сначала она распиналась перед ним, как и раньше, выковыривая одну унизительную подробность почище другой. Потом, видя, как Торгар и ухом не ведет, сорвалась на оскорбления, а там и на крик.
У Торгара на душе было полнейшее спокойствие и умиротворение. И, как он его ни скрывал, сочувствие – единственное, что могла увидеть ведьма в его глазах. Впрочем, какая она ведьма… Дитя неразумное. Так и не выросший ребенок, наказанный без вины. И неоднократно.
– Бедная ты моя, – вырвалось у него, когда ребенок уж вовсе разбушевался.
Он успел зажмуриться, но плевок в глаза не попал. Торгар отер щеку и укоризненно покачал головой.
– Мичман! – рявкнула женщина. – Мы уходим! Собирайся!
Она сорвалась со своего стула и скрылась в доме, где
висели осиротевшие пыточные веревки. Мичман перекинулся с Торгаром понимающим взглядом.
На пороге показалась хозяйка, в руке у нее ходуном ходила изувеченная сабля, как живая. Живая и обезумевшая – видимо, от стыда и унижений. Торгар вздохнул и улыбнулся. Все? Видимо, до коня – до поры загнанного в стойло – у нее дело не дойдет. А и правда – животина-то в чем виновата?
– Прости меня, – успел сказать он напоследок.
Через уйму времени ему удалось сесть. Поддерживая разваливающийся живот, Торгар наблюдал, как от берега отчаливает лодка. Он протянул к ней руку. Ему так много нужно было сказать хозяйке, что и жизни бы не хватило.
Арбалетный болт вошел ему под подбородок, как и бедолаге Решеку. Где-то, далеко в прибрежном тростнике, загудел ветер.
Кривая второго порядка
Прямая наклонная. Культурно-коммуникативная функция моей жизни изначально была задана неверно. Я вырос в простой семье, да и у друзей культура общения, как правило, походила на мою.
Как полагается, прошел все стадии взросления: семья, школа, двор, ПТУ, стройки, армия – в каждом новом жизненном периоде культура и язык носителей оказывались хуже, нежели в предыдущем. Я так же послушно катился по наклонной вместе с окружением согласно графику и не чуя беды: с волками жить – по волчьи выть. Общение проблем не вызывало, более того – памятуя о речах предыдущего периода, я снисходительно примечал «колидоры», «тубаретки» и «резетки» в речах собеседников. Это несколько возвышало меня в собственных глазах.
Однако, когда я пришел из армии – когнитивный диссонанс (еще неведомое понятие) проник в мою кровь. Гражданские девушки напрочь не приемлили армейский юморок, а заказчики почему-то становились все умнее и культурней. Усугублялся масштаб. Теперь общество кисло морщилось на мои «базарить», «чо», «предъявы» и «короче». Новая действительность накрыла с головой, необходимость общаться так, чтобы тебя понимали, выводила из себя. В собственных глазах я уже падал и пробовал, барахтаясь и задыхаясь, выкарабкаться на какой-нибудь устойчивый утес из привычного, сумбурного речепотока. Нисходящим тенденциям и прогрессиям я начал сопротивляться гораздо раньше, чем прочел о них в справочниках. Прямая неуклонно трансформировалась в гиперболу.