– Не боись солдат, ща все поймешь, вспомнишь, расслабишься… волосы расти начнут! Не дрейфь…
Казнь.
И мир померк. Крит провалился в небытие.
Он сидел все так же, с пустой кастрюлей на голове. Кастрюля – это котел по-нашему. По-нашему? По-армейски.
Шлем сняли. Вгляделись, потрясли за плечо, вызвав боль. Ах, да – ожоги… боль привела в чувство.
– Всего хорошего. Армейские воспоминания скоро сотрутся. На КПП спросишь, когда ближайший транспорт в космопорт, тебя подкинут. Удачи.
Крит покинул кабинет, штаб. Ноги несли его не к КПП, а в ближайшую рощицу. Там он плюхнулся на землю, привалясь спиной к дереву. Опять поморщился, согнулся. В голове капсульными зарядами вспыхивала жизнь.
Иланка…
Маленькие, острые кулачки молотят по нему – не уходи! Не смей уходить! Тебя там сотрут! Не смей…
Жизнь. Новая вспышка…
Он берет ее лицо в ладони, целует.
– Это ненадолго, я вернусь. У нас нет выхода… Денег, статуса, благ цивилизации, жилья… – нету. Только через армию. Вернусь…
Иланка.
На кой черт ему космопорт? Это его планета, родная. Хлев, парник. Из-за периодических сон-волн местным приходится трудиться на полях или пасти карканов. Бескрайние поля, жара. Любая электроника не просто отказывает, она разрушается. Батя всю жизнь бухой, матка на полях. Всю жизнь на полях, беспросвет. Видно, жители и устроили мятеж, чтобы хоть как-то приобщиться к цивилизации… Мятеж… с вилами.
Крита заколотило крупной дрожью. Опять поля? Даже если они отсюда и свалят – что он умеет? Тяпкой махать? Все его знания – армейские. Закачанные в мозг на определенный срок. И они скоро сотрутся, не стоит гражданским знать того, чего не следует. Например, если в результате выполнения приказа прекращается жизнь, даже по глупости – это нормально. Не все инстинкты полезны солдатам, некоторые им нужно отключить…
Зато в армии-то как раз жизнь, а не выживание.
Иланка… она, наверное, его и не ждет. Крит поднялся. В армии солдат умеет то, что в него закачано. Ротный явно еще в штабе, он не откажет новобранцу в маленькой просьбе.
На сей раз он будет десантником.
Успеть до вечера
Княжий скороход Колода вжал голову в плечи: уж больно распалился светлейший, рассвирепел. И не мудрено – хочет того, не зная чего. А мы отдувайся…
Князь грохнул по походному столику, едва не развалив его пополам, задребезжали плошки:
– Аки муха лети, служивый! Коли покорности ввечеру не явят, всех порублю! Познают гнев Перуна!
– Так ить… куды же мчать-то, княже? Повсюду бузят…
– Сам разумей! Поспешай.
Колода бухнулся в ноги светлейшему и выскользнул в предрассветный сумрак, решив бежать до стольного города – там-то, верно, опричники и засели. Стража у входа проводила его бесстрастными очами. Мало ли кто выметывается отсель, как ошпаренный? Добро, коли не про нашу честь.
Гонец выбежал на тракт, споро прикинул, сколь поприщ до столицы, свои силы, крайний срок – и присвистнул. Все ноги сотру. Коня ему давать не велели, мол, больно заметен будет. Да и бежать-то всего ничего… ага, ничего. Видали мы. И как бежать-то? Ввечеру там быть, али к вечеру обернуться? Нет, воротиться не успею: стало быть, только туда.
Он прибавил прыти. Не слишком шибко – так, чтобы видеть впотьмах. Весь день нестись, не околеть бы… Остолопы… Вишь, чего удумали – волю вспомнили. Будет вам воля, дайте срок.
Над головой просвистел камень. Разбойнички? Так близко? Этого еще не хватало! Нешто он купец какой, не видят, что пред ними голь перекатная? Совсем ума лишились… иль это местные осерчали?
Просвистело справа, а потом ударило в плечо. Колода охнул и припустил так, что пятки засверкали. Тут либо бронь вздевай, но плетись, как гусь – либо беги в исподнем, зато беги крепко. Ничего, на вас тоже скоро управу сыщут.
Отбежав довольно, он сбавил ход и потрусил, как допрежь. Рассвело, вдали показалась деревня. Избы справные, рожи сытые. Пожевать бы чего…
У дороги стоял-качался сонный дед. Колода подбежал, цапнул шмат солонины, бросил пяток наконечников и побег дальше, впиваясь в мясо зубами. Дед, похоже, ничего и не заметил.
Дальше села пошли косяком. В одном плач, в другом потеха – чудно. Гонец успевал на бегу поточить лясы с прохожими, кой-чего сторговать да проведать. Народец попадался все мудренее: в нелепых кафтанах, служивые – в сапогах, бабы – в цветастых наголовниках.
– Не хочешь ли сапожки заморские, мил человек? – спросил толстый мужик, подпоясанный широким кушаком. Колода вытянул шею: сапожки – любо-дорого.
– На наконечники сменяешь?
Тот только рассмеялся. Гонец фыркнул и побежал дале. Ладная девка с коромыслом присоседилась слева.