коттеджу. И, сбрасывая крошечные драгоценные подарки на крыльцо с большой высоты,
улетала.
10
Пустячки от нее для…ну, она не знала, как тогда относилась к Брику. Возможно,
поначалу он вызывал у нее любопытство. Страдающее раненое существо, нуждающееся в
исцелении и поддержке. Но теперь…
Теперь Брик стал для Саммер чем-то гораздо большим. Жизненно важным. Тем, что
она не смела назвать. В чем не осмеливалась признаться даже самой себе.
И вот после нескольких недель безразличия Брик, наконец, заметил скопившуюся
на крыльце коллекцию блестящих осколков и других причудливых кусочков — и тогда
Саммер случайно уронила щербатый и облупившийся знак с капота ему на грудь.
Тот шлепнулся.
Эмблема с головой барана. Блестящая. В отличие от потрескавшегося сине-белого
значка BMW, уже валяющегося на пороге. Но Саммер считала эту эмблему роскошной
находкой. Брик казался парнем, предпочитающим грузовики.
Он приподнялся, схватил со своей груди кусок металла, уставился на него, моргнул
и будто бы впервые посмотрел вокруг. Разглядывал полудюймовый слой осколков,
устилающий доски, на которых лежал. Саммер думала, что он подметет весь этот
беспорядок, скинет в мешок и отнесет к мусорному баку.
Но он все собрал, кропотливо разобрал на кучки, разделил разноцветную мешанину
на группы, а затем выложил точными рядами и линиями. Пересчитал. Начал заново. Если
проносился легкий ветерок и сдвигал предмет со своего места, Брик быстро все
восстанавливал и снова выравнивал мелочевку, будто не мог перенести даже малейшего
отклонения от жесткой системы, в которую вписал беспорядок. Брик казался одержимым.
И его одержимость завораживала Саммер. Мужчина, стремящийся внести смысл в
бессмысленный хаос.
Она начала искать для коллекции более яркие предметы, чтобы положить их в его
тайник — то красный хрустящий целлофан, то погнутую трубку от голоса ветра.
Некоторые вещи Саммер едва могла унести в клюве и когтях. Но она должна была
пытаться. Для Брика. Ее сердце распирало от мысли, что он ценит принесенные ею
выброшенные вещи.
После нескольких таких подарков Брик глянул на коробку, полную плотницких
инструментов, и сел в углу крыльца, чтобы ее осмотреть. Выбрав большой топор и пилу,
он спустился по невысоким ступенькам во двор, но делал это медленно и скованно,
словно старик. Срубив свое первое дерево, Брик распилил его на грубые доски.
Отшлифовал их и сделал гладкими. Затем, к изумлению Саммер, вернулся на крыльцо и
начал мастерить полки.
Когда Брик впервые снял рубашку, от вида выцветших синяков, сплошь
покрывающих спину и грудь, она почувствовала удушье. Ее сердце переполнили печаль и
тревога. Было видно, что над Бриком издевались. Саммер не знала, каким проступком
можно оправдать подобное рукоприкладство. Никто не заслуживает такого отношения.
Она хотела — ей было необходимо — принести Брику радость. Его неуловимая
улыбка стала для нее сокровищем, более редким и более ценным, чем любой сверкающий
камушек, положенный на крыльцо.
11
Тогда Саммер запела для Брика. Не хриплое карканье ворона. А чистый нежный
мелодичный звук. Ее особый дар.
Эта песня ошеломила Брика, он словно окаменел и безмолвно замер. Затем
выплюнул гвозди, зажатые между губ, и, положив молоток, спустился с крыльца. Пройдя
по двору перед коттеджем, Брик поглядел на небо и осмотрел деревья. Нашел ли он
Саммер? Она не знала наверняка.
— Спасибо, — сказал Брик голосом глубоким, но гибким, как плакучая ива. Саммер
не знала, что сделать, но ее игривый характер взял верх, и она бросила в Брика грецкий
орех.
Он приоткрыл рот, и его губы изогнулись уголками вверх. У него была прекрасная
улыбка, как солнечный свет, внезапно прорвавшийся сквозь темные плотные грозовые
тучи. Такая, что посылала покалывание и жар в те места, где Саммер никогда не
согревалась.
Брик улыбнулся ей. Или, по крайней мере, в ее сторону. У Саммер екнуло сердце.
Он коснулся ее души. Она признала родственную сущность. Саммер больше не могла
остановиться и не смотреть на Брика, не могла прекратить прилетать к нему на поляну,
как не могла перестать витать в своем любимом облике на легком ветру в необъятных
голубых небесах. Ворон дал Саммер свободу, которой она так жаждала, чтобы вырваться