***
Лето показалось Инейру вечностью. Он только и делал, что оттачивал заклинания, плёл таинственные вязи и ради забавы создавал смешных птиц, летавших по всему особняку. Коннора это особо не беспокоило, но периодически неудачи брата обрушивали ту или иную колонну или сжигали не особо красивые картины, во всяком случае, ему никогда толком не попадало.
Вортиген часто захаживал к ним, то и дело проверяя успехи будущего ученика. Он относился к Инейру с большой чуткостью, как и подобает хорошему наставнику, и это по-своему льстило Вингеру. Конечно, он неплохо понимал, что это, скорее всего, дань уважения его брату, которому при дворе в последнее время особенно везло, но всё равно это не омрачало его радости.
Было тут и ещё кое-что: после того ужасного кошмара сны прекратились, и уже которую ночь Инейр проводил спокойно. Он так и не решился рассказать о чём-либо брату или Старшему Магистру, но пару раз бегал в храм Мороса, чтобы положить на жертвенный камень несколько монет или так приятно благоухающие, но очень дорогие цветы оливы в знак благодарности за то, что ужасы оставили его сознание.
Но надолго ли?
***
В Небесном дворце было необычайно тихо. Редко случалось такое, что каждый из богов занимался своими делами и не мешал другим, но сегодня настал тот самый день. Только Нита, болезненно-бледная и осунувшаяся, сидела в своих комнат, безразлично глядя в окно. Шитьё давно было заброшено, книги так и остались раскрытыми на середине, а служанок она отослала ещё утром. Девушка крутила в руках чёрный амулет с фазами луны и напряжённо думала о том, какое решение ей принять. Оно должно было изменить её жизнь, а потому выбрать было очень сложно.
Андар явился к ней во сне, уже чуть постаревший, с новыми шрамами, но с такими же горящими желанием власти глазами. Брат вообще-то часто навещал её, забирал страшные видения, заменяя их хорошими, говорил с ней, выслушивал жалобы и секреты, подбадривал. Нита, конечно, знала, какой он ужасный, и что совсем не стоит ему верить, но только ему она была по-настоящему нужна.
В ту ненастную ночь брат попросил её о помощи и предложил уйти с ним. Он обещал заботу и защиту, он обещал любовь и корону, которую носила Фина, в случае своей победы. Не то чтобы Нита хотела чем-либо править, но она часто мечтала о почёте, уважении и прочих подобных вещах. В самом деле, всё это время она была лишь не любимой младшей сестрой, ненужной богиней без храма, просто девочкой, которую стоило выдать замуж за кого-то из богатых людских королей и навеки забыть, и только Андар утирал её слёзы.
Нита обещалась подумать несколько дней, и брат ей это время дал. Она вновь вспомнила слова отца: «Твоя мать не стоила той цены, что я за неё заплатил». Слабая принцесса с Эннекта не смогла выносить ни одного сына и умерла, рожая калеку-дочь. Старшие сыновья, дети княжны Ойны, дочери богатого князя Волена-града, были у бога Ранаха любимыми, а Нита долго время оставалось в стороне.
Ей было пять, когда Андар впервые пришёл. Он долго смотрел в её глаза: один слепой, а второй, полный непонимания, а затем взял за руку и отвёл на Золотую реку. Он какое-то время ходил в воде, что-то ища, затем резко выхватил оттуда изумрудную змею с глазами-бусинками, вырвал один и вернулся к сестре.
— Хочешь видеть обоими зрачками, Нита? — весело спросил он. — Я взял это у волшебного существа, он славно тебе послужит. Хочешь?
Девочка молча кивнула. Андар с лёгкостью и совсем не больно вырывал её левый глаз и заменил его змеиным. Малышка на мгновение забыла, как дышать, до того прекрасен вдруг стал мир. С тех пор она держалась старшего брата, и тот вечно таскал её с собой, показывал тайные гроты и нетронутые леса, прозрачные, как слёзы, озёра, рассказывал дивные сказки кочевых народов, которые слышал у людей. Больше всего Нита любила песнь об Аккаллоне и историю о княгине Яхме, верной жене её деда, чуть не уничтожившего мир.
— Это правда, что после смерти мужа она сама ступила на огненную землю и сгорела живьём? — спрашивала она, лёжа под тёплыми шкурами.
— Правда, — кивал Андар, перебирая её золотые косы, — чистая правда. Я видел смерть, её прах застыл горой, и теперь на ней стоит наш дворец. Бедная Яхма, её лица сбили со стен каждого храма, её именем не называют детей. Люди забыли её, но Яхма покуда всё равно жива. Потому что я её помню. Знаешь, моя мать была гордой княжной и не любила возиться со своими детьми, а Яхма тогда со мной возилась, заботилась. Я помню Аккаллон, я был тогда совсем ребёнком. Когда Яхма умерла, мать впервые взяла меня на руки и утешала, пока я не разучился плакать.
— Ты не умеешь плакать? — удивлялась девочка, стискивая руки брата.
— Не умею. Яхма забрала это с собой. Когда она умерла, я не смог любить, но узнал, как ненавидеть, — покачал головой тот.
— Так значит ты меня не любишь? — Нита была готова расплакаться.
— Тебя люблю. У нас одна кровь, пусть и разные матери. Твоя, сколько помню, была всяко лучше моей. Жаль, что отец тебя не признал. Я заменю его тебе, милая сестра, и любой, кто посмеет тебя унизить, погибнет от моего меча.
Вот и сейчас, будучи взрослой, будучи неугодной невестой, будучи вынужденной терпеть неуклюжего и неказистого Веда, девушка понимала, что больше не хочет этого всего видеть. Она встала, сжала в руках грубую подвеску, криво усмехнулась.
— Седлайте мне коня, я еду вниз. Одна, — Нита даже не посмотрела на слуг, лишь оправила платье и вышла, хлопнув тяжёлой дверью. Её путь лежал в самое сердце Небесного дворца.