Алайну хотелось крикнуть, чтобы тот сам проваливался в преисподнюю, но он боялся Горкела: этот великан своими ручищами с легкостью мог бы переломить ему позвоночник. Алайн посмотрел на Филиппу, затем на Эдмунда, который по-прежнему стоял подбоченившись и выпятив подбородок. Он еще доберется до этой девки, а затем поквитается с мальчишкой. Управляющий резко развернулся на каблуках и вышел из зала.
Круки, издав боевой клич, разразился громкой песней, слова которой летели в спину разъяренному Алайну:
— Спасибо… — тихо произнесла Филиппа, посмотрев на Эдмунда признательным взглядом.
— Он негодяй. Папа, к сожалению, этого не замечает, потому что Алайн всегда ведет себя с ним очень осторожно. Интересно, почему он так невзлюбил тебя, ведь ты всего-навсего девчонка? Ты никогда не делала ему ничего плохого?
— Нет. Честное слово, не знаю, откуда такая злоба.
— Держись от него подальше, я ведь не смогу быть всегда рядом, чтобы тебя защитить.
— Знаю. — Филиппа подняла голову и встретилась взглядом с Горкелом. Она улыбнулась ему, и он кивнул, проворчав что-то себе под нос, потом почесал живот, отвернулся и поплелся на свое место.
В зале снова зазвучали голоса, Круки опять разлегся на полу, Эдмунд набил рот хлебом, а Филиппа, у которой все еще горела щека, села на стул, гадая, что же ей теперь делать.
Следующие три дня она старалась держаться поближе к Горкелу. Казалось, уродливый великан не обращает на нее ни малейшего внимания, но его присутствие заставляло Алайна держаться на расстоянии. Управляющий даже поменял место за столом. Горкел не стал объяснять Филиппе, что ответит головой, если она сбежит из Сент-Эрта, так как перед отъездом Дайнуолд приказал ему не спускать с девушки глаз…
За эти дни Филиппа узнала много нового о замке, перезнакомилась почти со всеми его обитателями, сшила Эдмунду тунику из зеленой шерсти и начала шить другую — для Дайнуолда. Девушка привыкла и к вечно стоящему здесь шуму, так что теперь даже могла определить, какая где кудахчет курица. Один поросенок, по-видимому, решил, что Филиппа — его мать, и повсюду следовал за ней по пятам, вызывая гомерический хохот окружающих. Она назвала поросенка Туппером.
Глава 10
Как-то утром Филиппа, как обычно, вошла в ткацкую. Ее глазам предстал ужасающий беспорядок. Высокий пожилой мужчина с клочьями седых волос на голове кричал на Мордрид. Он так трясся от гнева, что его одежда, свободно болтающаяся на исхудалом теле, казалось, вот-вот сползет на пол.
— Шлюха! Потаскушка! Вероломная корова! Пока я лежал на смертном одре, ты предала меня. Убью-у!!!
Филиппа в недоумении уставилась на крикуна:
— Эй! Кто ты такой? Что ты здесь делаешь? Мужчина повернулся, презрительно оглядел девушку с ног до головы и сплюнул.
— Так это ты та ведьма, которая околдовала нашего хозяина, вынудила его думать только о похоти и лишила меня работы?
— Боже мой, — сказала Филиппа, скрестив руки на груди, — ты, должно быть, Принк! Прямо со смертного одра — и к нам. Рада, что ты все еще жив.
Ее ясный и очень вежливый голосок вызвал у ткача короткое замешательство, однако он быстро оправился. Принк считал, что с ним обошлись крайне несправедливо, и его единственным желанием было кинуться к этой ведьме и выдрать ей волосы. Остановил его только рост Филиппы. Рассудив, что былая сила еще не вернулась к нему, Принк сдержался.
— Я здесь, чтобы заниматься делом, а ты, девка, убирайся вон и забери с собой всех этих глупых баб. — Принк ухватился за руку Мордрид. — Я оставлю только одну — она заслужила хорошенькую порку, которую я ей и обеспечу.
— Принк, — медленно сказала Филиппа, — сейчас же отпусти Мордрид.
Казалось, ткача хватит удар. Он так сжал руку бедняги Мордрид, что та застонала от боли.
Филиппа гадала, куда же подевался Горкел. Последние три дня он повсюду сопровождал ее, однако сейчас как сквозь землю провалился, и ей придется в одиночку выбираться из затруднительного положения. Даже обычно неустрашимая Агнес спряталась за длинным куском развешанной для окраски ткани. Филиппа приблизилась к Принку и только тут заметила, что он очень бледен, а лицо судорожно подергивается от приступов боли. Видимо, ему все еще нездоровилось.
— Ты болен, Принк. — Филиппа говорила очень спокойно. — Позволь я отведу тебя в кровать.
Принк взвизгнул, словно любимая свинка Филиппы, Туппер, но не выпустил руки Мордрид.
— Со мной твои штучки не пройдут, шлюха, ты забрала мое…
— Твое лицо стало серым, словно небо перед дождем, а на лбу выступила испарина. Неужели ты хочешь остаться здесь, чтобы женщины видели, как ты упадешь в обморок?
Принк не знал, что делать. Вспышка гнева изрядно подточила его и без того слабые силы. Он хотел бы свернуть шею наглой девке, но понимал, что ему с ней не справиться.
Принк выругался и медленно заковылял к выходу. В этот момент в дверях появился Горкел, вопросительно поглядывая то на Филиппу, то на ткача.
— Ты не поможешь ему добраться до спальни, Горкел?
Проследи, чтобы он оставался в постели, пока полностью не поправится. Я поговорю с тобой позже, Принк.
Как только Принк скрылся за дверью, из своего убежища выползла пылающая от ярости Агнес:
— Старый придурок! Вонючка! Как он смеет портить все, что мы сделали?!
— С тобой все в порядке? — обернулась к Мордрид Филиппа. — Он не повредил тебе руку?
Мордрид отрицательно покачала головой:
— Нет-нет… Спасибо, хозяйка. Принк — хороший человек, но очень гордый, — немного помедлив, добавила она. — Это болезнь сделала его таким раздражительным Порой женщина готова простить мужчине абсолютно все и оправдать любой, даже самый дикий его поступок, думала Филиппа, наблюдая за работой. В мастерскую зашел Горкел, молча кивнул девушке и занял свой пост возле двери…
Следующий день выдался на редкость жарким. Филиппа безумно страдала от духоты, чувствовала себя крайне усталой и одинокой… Она шла по внутреннему двору в сопровождении весело хрюкающего Туппера, когда один из привратников, Гуд, крикнул, что к замку подошел странствующий торговец. Можно ли впустить его? Филиппу охватила волна возбуждения. Ну конечно, можно! Ведь торговец это новые ленты, украшения и другие жизненно необходимые вещи. Возможно, у него в запасе есть и платья, которые он купил или выменял во время путешествия, и обувь… Филиппа просто сгорала от желания посмотреть на товар — она даже не удивилась тому, что привратник именно у нее спрашивал разрешения открыть ворота.
Известие быстро облетело замок, и во внутреннем дворе собралась большая толпа. Мужчины и женщины возбужденно переговаривались, дети, чувствуя волнение родителей, крутились поблизости. Когда в воротах показался запыленный путешественник, все, даже животные, притихли. Филиппа приветствовала его; при виде двух тяжело груженных мулов глаза ее загорелись.
И только любовно разглядывая и перебирая в руках две длинные розовые ленты, Филиппа вспомнила, что у нее нет денег.
У нее не было ничего. Даже на обмен. Ей хотелось плакать.
Внезапно у самого ее уха раздался тихий, вкрадчивый голос:
— Согласишься уехать из Сент-Эрта, и я куплю тебе любые ленты, какие захочешь. Может быть, даже платье и башмаки в придачу — у торговца есть все. Соглашайся, глупая девчонка, эти розовые ленточки чудесно подойдут к твоим волосам. Ты ведь хочешь их?
Филиппа глубоко вздохнула и обернулась, оказавшись лицом к лицу с управляющим.