— Выбери восемь воинов, самых сильных и свирепых на вид. Не забудь о Страшиле Горкеле — увидев его, возницы попадают в обморок от страха. И передай этим бездельникам Принку и Агнес, что скоро им придется хорошенько поработать.
— Можно я пойду с тобой, пап?
Дайнуолд покачал головой и нежно похлопал мальчика по плечу, отчего тот пошатнулся и чуть не свалился на пол.
— Нет, Эдмунд. Ты будешь охранять крепость в мое отсутствие, и именно тебе придется выслушивать бесконечное нытье старой Агнес!
Зловоние было нестерпимым. К вечеру первого дня пути, когда повозки остановились на привал возле ручья неподалеку от Сент-Хилари, Филиппа готова была объявить о своем присутствии, лишь бы получить хоть маленький кусочек жарящегося на костре кролика. Но она сдержалась: надо терпеть — завтра поздно вечером они прибудут на ярмарку в Сент-Ивес. Она выдержит, хотя мерзкий запах сырой шерсти, вонь болотной жижи из крепостного рва, которая толстой коркой засохла у нее на волосах и одежде, и мучительное чувство голода доводили ее до полуобморочного состояния. Правда, Филиппе кое-как удалось слегка раздвинуть тюки шерсти, и теперь в ее укрытие проникала слабая струя воздуха, но сделать отверстие больше девушка не осмеливалась: кто-нибудь заметит, и тогда пиши пропало. Они, разумеется, посочувствуют ей, позволят помыться и накормят, но потом вернут в Бошам — их преданность и сами их жизни принадлежали лорду Генри…
Филиппа попыталась воскресить в памяти образ своего кузена сэра Вальтера де Грассе; интересно, что он скажет, когда она неожиданно возникнет в Крандалле, словно кошмарная вонючая колдунья из болота? Можно представить, как сморщится его длинный тонкий нос! Нет, он не выгонит ее, не посмеет выгнать! Но этот запах… Господи, хоть бы до прибытия в Крандалл ей удалось умыться в каком-нибудь ручье.
День, как назло, выдался очень жарким. Сидя под колючей шерстью и чувствуя, как пот заливает лицо, Филиппа подумала, что ад, в красках описанный ей капелланом лорда Генри, — довольно милое местечко для отдыха по сравнению с ее теперешним убежищем.
У Филиппы чесалось все тело, но она боялась даже пошевелиться. Ее охватило отчаяние. Чего ради ей приспичило прыгать в крепостной ров? Неужели она не могла найти другого способа попасть в лес? «Ты всегда сначала действуешь, а потом думаешь, Филиппа», — частенько выговаривал ей отец, и этот раз не стал исключением: она, ни о чем не размышляя, сиганула в ров.
Сколько еще пройдет времени, прежде чем она сможет выбраться отсюда? Ей придется ждать, пока они не приедут на ярмарку в Сент-Ивес или же пока люди лорда Генри не обнаружат ее. Но тогда все ее муки окажутся напрасными. Нет, она вытерпит, не отступит! В желудке Филиппы громко урчало от голода, язык пересох…
Весь вечер она вынуждена была слушать рассказы стражников об их любовных приключениях.
— Эх, — начал разговор Альфред, который весил больше, чем лучший племенной бык лорда Генри, — когда ты их берешь, они притворяются, что им больно, а потом, когда ты уже получил удовольствие и думаешь, как бы отдохнуть, начинают выпрашивать какую-нибудь безделушку! Ха!
Филиппа даже представить себе не могла, какой выносливостью должна обладать женщина, способная выдержать такую огромную тушу; Иво и тот был довольно тяжел, но Альфред превосходил его раза в три, если не больше.
Собеседники засыпали Альфреда многочисленными и весьма красочными советами и наставлениями, затем последовали их собственные долгие и сочные рассказы о «подвигах», ни один из которых не был совершен на ратной службе… Филиппе хотелось зажать уши руками и крикнуть, что в повозке сидит юная леди, которой не пристало слушать подобные откровения, но, к счастью, ее сморил сон.
Ночь не принесла ожидаемой прохлады; следующий день оказался еще жарче предыдущего, но голод и жажда заставили Филиппу на время забыть об отвратительных запахах. Она была настолько измучена, что ее охватило какое-то тупое равнодушие, она словно впала в оцепенение… Внезапно раздался тревожный крик одного из стражников, и Филиппа подняла голову к просвету между тюками шерсти.
— На нас напали! Прикрывайте последнюю повозку! Нет, сюда! Скорее!
Боже мой! Воры!
Повозка, в которой находилась Филиппа, резко остановилась, накренилась влево, потом вправо, но в конце концов выровнялась. До девушки донеслись вопли грабителей, приближающийся цокот копыт, затем буквально у нее над головой зазвенели мечи; послышались стоны и топот бегущих ног. Ей хотелось помочь людям отца, но как? Разве что вылезти из повозки: может, от ее вида воры тут же умрут со страха… Нет, надо притаиться и ждать, пока стражники не отобьются от разбойников.
Филиппа услышала громкий булькающий звук и похолодела от ужаса. За ним последовал пронзительный вопль и отчетливая вибрация тетивы лука. Раздался громкий удар о землю — всадник упал с лошади, а потом все перекрыл спокойный и, как ей показалось, очень злой голос человека, который отдавал приказы. Это не обычный вор, подумала Филиппа. Она замерла. Снаружи воцарилась тишина. Короткая битва завершилась, и было ясно, что выиграли ее отнюдь не люди лорда Генри. Филиппа ждала, затаив дыхание.
— Послушайте меня, — вновь раздался тот же голос. — Ваша трусливая охрана сбежала, получив всего лишь несколько царапин, но я не испытываю особого желания перерезать вам глотки. А может, стоит? Как вы считаете?
Осберт, один из возниц, от страха вряд ли был способен в полной мере оценить шутку. В глотке у него пересохло, как в пустыне, однако беспокойство за свой товар развязало ему язык.
— Милорд, позвольте проехать хотя бы одной повозке! — выдавил Осберт. — Она моя собственная, моя и моего брата, и это все наше имущество. Если вы заберете нашу шерсть, мы умрем с голоду. Остальные две повозки принадлежат лорду Генри де Бошам. Он богат и даже не заметит такой незначительной потери. Пожалейте нас, милорд.
Филиппу так и подмывало выскочить и хорошенько отделать этого отъявленного лгуна Осберта. Умрут с голоду, как же! Владеет самым прибыльным хозяйством в округе, к тому же свободный — фримен, — и плата лорду Генри не слишком опустошает его кошелек. Да за такое нахальство ему уши мало отрезать! Филиппа ожидала, что мужчина со злым голосом именно это и прикажет сделать, но тот всего лишь произнес:
— Справедливо. Я беру две повозки, а вы помалкиваете о происшедшем.
«Помалкиваете»! Какая глупость! Филиппа не сомневалась, что крестьяне, продав на ярмарке оставшуюся шерсть, помчатся в Бошам с рассказом об ограблении и, конечно же, с три короба наговорят о своей храбрости, проявленной в сражении с целой оравой разбойников. Впрочем, все это уже не имеет значения — главное, что они возьмут ее с собой.
Неожиданно повозка дернулась и покатилась вперед. — Полегче с поводьями, Питер, — произнес незнакомый мужской голос. — Эта облезлая кляча может рухнуть прямо на дороге. Похоже, лорд Генри — настоящий скупердяй.
Увы, Филиппа оказалась вовсе не в повозке Осберта, она была в одной из тех, которые украли, и не имела ни малейшего представления, куда ее везут.
Дайнуолд взобрался на своего коня Филбо и осмотрел две повозки с отличной шерстью, которые теперь принадлежали ему. Он довольно потер руки и потрепал Филбо по холке. Стражники сбежали в чащу леса Трейвен. Они будут последними дураками, если вернутся в Бошам, где лорд Генри за трусость наверняка обрежет им уши, да и другие части тела не пощадит. Крестьяне же вначале поедут в Сент-Ивес. Он знал этот сорт людей: жадные, но неглупые, к тому же талантливые вруны, когда их жизнь в опасности. Дайнуолд усмехнулся, представив, как они распишут встречу с чудовищем высотой семь футов: морда, мол, у него вся фиолетовая от шрамов, и оно чуть не сожрало их всех с потрохами. И они будут не так уж далеки от истины. В этом-то и заключалась прелесть Страшилы Горкела: ему даже не требовалось раскрывать рта, чтобы перепугать противника. Возможно, лорд Генри разрешит своим мужественным крестьянам оставить себе выручку за проданный остаток шерсти — нет, конечно, не всю сумму, но вполне достаточную, чтобы окупить их усилия. А в Сент-Эрте теперь хватит шерсти, и старая Агнес сможет ткать, к тому же появились две новые лошади. Правда, это всего лишь две жалкие клячи, но зато достались они бесплатно. Неплохой денек! Дайнуолд дал себе слово подарить Круки еще одну тунику в благодарность за столь своевременную новость о повозках с шерстью.