Закончив с надрезами и убедившись, что ни один из них не кровоточит, шасс-мастер открыл банку с еще одной мазью, специфический запах которой заставлял слезиться глаза.
– Ну а вот теперь определенно будет больно, – старик макнул в мазь кисточку и обратился к женщине, сжимающей голову Хэль:
– Дай ей что-нибудь в зубах зажать, а то еще язык себе откусит. А ты, девочка, не вздумай размахивать руками. Сама знаешь, что будет, если масло даррака попадет в глаза.
Предупреждение шасс-мастера было лишним: с семи лет она помнила прожигающее плоть прикосновение черного как смола вещества, одним из основных компонентов которого была кровь тварей из Бездны. Масло даррака мгновенно исцеляло порезы и царапины, и даже серьезные раны. Но последние никто не рисковал им обрабатывать – в девяносто девяти случаях из ста человек умирал от болевого шока. А тот единственный счастливчик-выживший до конца дней своих будет носить черный шрам, который не свести даже самой сильной исцеляющей магией. Хэль носит шрамы на щеках, обработанные маслом даррака, уже четыре года.
После третьего прикосновения кисточки шасс-мастера она наконец потеряла сознание. Перед этим еще успела испытать некое подобие гордости за свою стойкость – сквозь реки слезы и вой дикой боли. Не зря начальную шасса-барса разрешают наносить рабам только после одиннадцати лет, ой не зря...
Когда Хэль начало казаться, что эта пытка будет длиться вечность, руки, стискивающие ее голову, внезапно исчезли, и от неожиданности она едва не упала со специального кресла, на котором собственно и проходила вся процедура.
– Свободна, – заявил сзади глухой женский голос. Его обладательница стояла, скрестив руки на объемной груди, и сверлила девочку взглядом.
– Хэль. Ее зовут Хэль, – произнес шасс-мастер, оценивая свою работу с расстояния четырех-пяти шагов. – Хочешь посмотреть в зеркало?
Хэль, сообразив, что обращаются теперь именно к ней, согласно кивнула.
– На что смотреть? – пробурчала помощница старика. – Рабыня – она рабыня и есть.
Девочка улыбнулась в ответ, как ее и учили. Люди без шасса-барса должны видеть на ее лице только улыбку и ничего кроме улыбки.
– Она немая? – спросила женщина у старика, поднося к лицу Хэль зеркало.
– Скорее всего, – ответил шасс-мастер задумчиво.
Нет, Хэль умела говорить. Давно, когда-то давно. Почему у нее не получается сейчас, она и сама не знала. Могла охать и ахать, смеяться, плакать, кричать, подражать голосам животных и птиц, но связывать звуки в слова, а слова – в нормальную человеческую речь... Больше нет. В голове остались обрывки воспоминаний о том, как она болтала с подругами, когда еще жила вместе со своими родителями, помнила даже слова своей любимой песенки, но когда пыталась напеть ее, губы и язык деревенели. И Хэль не помнила, когда это началось.
Помощница шасс-мастера не доверила ей драгоценное зеркальце, но ей и так все было прекрасно видно. Чего не отнять у шасса-барса, так это изящества, особенно у женских шасса-барса. Черные линии обугленных маслом даррака порезов замысловатой паутиной покрывали почти половину лица, и теперь Хэль всю жизнь суждено ходить с этой маской. Которая улыбается всем нарисованной улыбкой.
Хэль скорчила своему отражению несколько рож, но ничего не помогало – шасса-барса продолжала улыбаться. Стало жутко, и она отвернулась.
– Привыкай, – шасс-мастер, похоже, понял смысл реакции девочки на зеркало. – Беги к себе и отдыхай. Я скажу, чтобы тебя завтра не пристраивали к работе.
Хэль спрыгнула с кресла и в благодарностях поклонилась старику. Выбегая из его мастерской, она внезапно остановилась, повернулась и поклонилась еще раз – его помощнице. Та сделала вид, что не заметила, старательно роясь в одном из сундуков.
Солнце клонилось к горизонту – процедура нанесения шасса-барса заняла весь день. Значит, Хэль следует поторопиться – ей влетит, если не успеет вернуться в усадьбу до наступления темноты, и всем будет все равно, что у нее для опоздания уважительная причина. И в любом случае никто не послушает старика-мастера, так что ей не следует рассчитывать на завтрашний выходной.
– Хэль, почему так поздно? – грозный голос в воротах поместья Балькаров не изменил ее ожиданиям.
Девочка повернула голову в сторону здоровенного детины в кольчуге и с копьем в руках, и невинно улыбнулась.
– Мать моя женщина... – отшатнулся парень. – Я и забыл, что тебе сегодня шасса-барса должны были нанести. Ты это... улыбайся реже, хорошо? Жуть какая, тем более в потемках, – он отвернулся и сделал вид, что девочки нет рядом вообще.
Хэль не сильно расстроилась: за четыре года в доме Балькаров она так и не запомнила его имя. И не сильно стеснялась по этому поводу.
Пять имен. Ей следует помнить всего пять имен.