Откармливались по холоду, отращивали прекрасную золотую шерсть.
По наступлению тепла, неминуемо худели и облезали, но были правдивы.
Собака родила одного щенка, антихриста среди собак.
Он не выл и не стонал, только пристально вглядывался в свои закрытые веки.
И имя ему легион, ибо его много.
Заход солнца, восстание луны после этого, вот что правдиво.
Лживо течение обстоятельств, и твоя гордыня.
Она всегда тебя обманывала, толкала на необдуманные поступки.
И никто не собирался их переосмысливать, всем сугубо наплевать, в этом тоже была правда.
Настолько глубоко, что слишком поверхностно.
Настолько далеко, что ближе собственного носа.
Песня 26.
Слезть с этого так же тяжело как взобраться на вершину горы, почти непостижимо.
Слишком близко, чтобы отрицать реальность, слишком далеко, чтобы разориться на жалкие комплименты.
До боли знакомо, как будто совсем невообразимо.
Трагически безуспешно, как если бы ты была той засохшей травой в середине февраля.
Как если бы мы могли, как если бы я сумел справиться.
Терзания умов, да глупые шутки, переполненные.
Возгласы, сопливые признания молодых жены и мужа.
Страдания тысяч людей, так далеки от нас.
Расстояния превращаются в недосягаемость.
Слишком эмоциональные всхлипы вызывают лишь омерзение и отречение.
Отречение же рождает неминуемую ненависть, полудрему бывалых алкашей.
Дети рождаются и плачут, они что-то знают.
Старики умирают и плачут, они знают уже все.
Прикрытые веками, их рты открыты, завяжи завязочки.
Звезда падала так медленно и нехотя, но предрешено все было с самого начала.
Ты плакала, а я не мог сдержать смеха.
Слезы твои сладки словно нектар, а я как птица упиваюсь им.
Песни твои по-прежнему глупы, и я страдаю от них, как и всегда.
Ты так же безумна, Женщина, и я точно так же не в силах тебе помочь.
Не остановить корабль, не сойти с тонущего судна.
Морской дьявол ждет нас с голодными рыбами, и потирает великие ручонки.
Вейся-вейся же знамя погибели, ты раньше, чем могло бы подумать, и позже чем может случиться.
Так слушай же дальше…
Песня 27.
Бесконечно проделываемая работа, безупречно продуманные мысли об этом.
Безучастное стояние в очередях, есть филиал ада на земле.
Слушая твои песни, я нисколько не сомневался в нас.
Однако в пасмурном дне, слишком сильно свежело, слишком туманен был горизонт.
Влюбиться не хватало духа, ненавидеть не было смелости.
Созерцание оставалось только.
Тупое, и лишенное любых смыслов земных.
Это не твои лезвия на полке у ванной.
Это не та горячая вода, заполнившая сосуд.
Это не эти унылые песни, не твои.
Так слишком просто, слишком радостно и буднично, как майские праздники, как полузакрытые двери, в то самое место.
Вроде бы и вспомнил, но мгновенно предал забвению, нарочно и со всей силы.
Ты раз за разом пропускала меня как рекламу, а я снова и снова перематывал тебя и заучивал наизусть.
Бредил, и был эротоманом небезызвестным.
Зато, настолько заоблачным, насколько мне могли позволить те летучие обезьяны, бесконечно пьяные и курящие дешевый табак.
Стрелки часов вращались в то время в другую сторону, неисправность вселенского механизма.
Бунт деталей и шестерен, который был так предсказуем с годами.
Безудержная их работа теперь поддавалась сомнению, да со всех сторон.
Барахтались снова и снова в грязных лужах бомжи и прочие обитатели городов, в экстазе от твоих песен.
Где-то с ними и я там был.
И радостно мне было, и тяжко, как недосказанное слово, как недопитый стакан, который неделю стоит на подоконнике, и вода имеет привкус пыли.
Чтобы узнать, спроси у нее.
Песня 28.
От бесполезного воззрения, к необдуманной абстракции.
От абстракции, да к страданиям небольшим.
От них дальше и дальше, к еще более, но чуть меньше чем могло бы показаться, и чуть больше чем позволило бы случиться.
По воле космоса, по разумению вселенной, ты слыла не в очень хорошем свете.
Но свет для всех был нехорош, а тьмы то и подавно, никто не был достоин.
Недостойные тьмы, брели по своим дорогам и тропинкам.
Недостойные тьмы, ютились в своих душных коробках, забивались в теплые влажные щели как блохи.
Скоблили побелку в подъездах, подъездная живопись, а они ее художники неумытые.
Сломленные, до боли несостоявшиеся, прыгали с многоэтажек, решительно достигая асфальта у дома, рабы гравитации.
Брызгали тогда всю округу, и чуть дальше, и бабки на лавочках пугались и гадали.
Заплутавшие в лабиринтах, новые философы не по своей воле, тянулись к небу.