Она не смеет сметь, а мы не смеем думать, только слушать в никуда.
По старому прогнившему сараю, да к жалкой собаке.
Лился и струился долговязый ветер бурь, ветер страха и безобразных карликов на велосипедах.
Посреди маковых долин, посреди мхов и мерзких клещей, насекомых.
В глубине недр, в высоте высот, словно тигр запоздалый, что не смел ходить уже сегодня, по высоте и в начало самое.
Была и ты там, была в стороне, Женщина.
Не смела не быть, и не стать не смела.
Хотела уподобиться Богине, хотела подражать ей.
Но гордыня обманула тебя, она всегда тебя обманывала, и навсегда.
Расправь плечи, упади глубоко, и будь поглощена червями и адом, встреть вечность, без мук, и покорно.
Песня 4.
Осела, Женщина, задумалась глубоко на сколько могла, в приватной позе кулак коснулся ее могучего подбородка.
Слабость мысли стала одолевать ее гнилой разум, глаголя нечистоты по всей округе, да по зову дикому.
Посрамлена память тогда становилась.
Сквозь темени каштанов, завихрения невозможностей наставали неумолимо.
Сквозь дебри светлых ветвей, да через кору заметных необдуманностей, приходил вновь великий смысл не того что нужно.
Около скал каменистых, непреступно мягких, да с лихой завистью навсегда вечных, наступал свет завитой и превосходный.
Перед злым ветром, растворялся космический необдуманный путь, и длился.
С задором подхватывал он Женщину, и приводил в неистовое уныние, без всякой причины, но все так же нелепо.
В то время, когда космические ежи, обуздав космические просторы, словно дыра в полу, проносились над нашими головами и проклинали все на свете.
В то же самое время, когда комические качели бросали тебя повыше и в самый низ.
И в то время, когда, не подходя по всем параметрам, равно как и по одному из них, выливалось безумие и страх на светлую ладонь пропащего мирского равноденствия.
Однажды и к нам придут летучие коровы.
Однажды, забрав нас подальше, затронут они все самые яркие смыслы, и самые бессмысленно запоздавшие темы.
Да разного рода судеб, да при полной человеческой беспомощности, не оставят нас летучие коровы, смысл есть.
А во время всеобщей смуты, когда тягота не в радость станет, да уберегут они нас, и песни твои, о безумная Женщина.
Песня 5
Однажды возвестив обо мне, при теплом парном сеянном песке, криком сиплым, жутким до тошноты, ты снова приходила.
В истерике волосы рвала, безумная Женщина.
Жажда становилась сильна к обеду, а к утру и как положено вытекало в пустые мысли.
К вечеру, как и сказано было, превратилось в икоту забавную.
К ночи жадной до безобразия, в поту и слизи, было уже как никогда поздно и как иногда слишком рано, чтобы в нигде уже, да и по ныне.
А не всегда становилось, да так сложно, что по самые уши, да под самый потолок веревкой без нужды и без мыла банного.
Во всем настолько, что в час всеобщий, уже никто не смел шутить, только платки серых цветов, мокли и распылялись спорами грибов.
Но все же по ныне, именно с сегодняшнего дня, становилось не так как ты хотела, безумная Женщина.
Ты сказала «почему», и внезапно с тобой жизнь случилась.
Нелепая муха, несчастный случай червь и зомби.
Под самым потолком, все так же без нужды, ты качалась словно на качелях, и неминуемо это вело тебя к жизни.
Болтовня не имела смысла…
Самые несчастные диалоги о том, смысла не имели.
Сладко глотала каждый кубик воздуха, глаза слезились от радости неминуемо надвигающейся жизни.
Плыви как осуждение, словно необходимо теперь до конца.
Несись как морфий по вене, да и ладно, да и будет нам…
Обузданные высоты потолочные, да несправедливо белые углы паутин, безуспешно захваченные, покорила ты, Женщина.
Не помня о мраке, лишь забыв о свете, вылитом на нас так несказанно, живой становилась ты.
В преддверии конца и края, в ожидании будничного пряника, в наследии и остатках, живой становилась ты.
В окружении лилий, цветов всяких попарно, обрекла на вечную жизнь сама себя ты, или фатум.
Откуда знала ты что будет, кто такое тебе сказал?
С превеликим сожалением, сожалела ты о содеянном.
Как могла ты помыслить об этом, кто нам сказал.
Не залить смехом минувшим, ту страшную жизнь которая с тобой случилась, не заткнуть.
Ты так прекрасна в своем белом летнем сарафане, о безумная Женщина.
Так легки твои помыслы, так убиты твои вены.
Под лекарствами счастья, словно нас кто-то звал, мы смогли.
Весенний луг принял тебя такой какая ты была, пока на могильных холмах, цветы наливались майским солнцем, глухая ирония нас.